Дразнилки
Шрифт:
Раковина тоже была в грязной посуде до краёв. На столешнице валялся огрызок чёрного хлеба, покрывшегося плесенью. И эта крохотная деталь, этот забытый всеми хлеб, почему-то сразу развеял наваждение.
Пустое и мёртвое, точно. Прошлое ушло безвозвратно, никто и никогда не сможет вернуться.
Мама не приготовит на ужин макароны с тушеным мясом. Отчим не привезёт с рынка рыбу, ещё живую, которая будет плескаться в ванне. Никто не разрежет арбуз, и он не лопнет с хрустом под напором лезвия и не обнажит спелую ярко-красную мякоть. Не будет всего этого, кончилось.
В тишине кухни заурчал холодильник. От мусорных мешков
Из окна был хорошо виден санаторий «Ласточка». Строительный забор опоясывал многоэтажные корпуса с чёрными глазницами-окнами, с облупившейся штукатуркой и содранной лепниной; разваливающиеся и пустые. Шестиметровый сверкающий пик, венчавший центральный корпус, теперь был надломлен и вгрызался в небо коротким отростком. Когда-то давно на этот пик мечтали забраться местные пацаны. Считалось, что как только ты доберешься до верхушки, где болтался на ветру флаг России, то тут же все девчонки в компании будут твоими. Интересно, забрался хоть кто-нибудь?
Выхин внезапно вспомнил, что в северном крыле «Ласточки» был огромный открытый бассейн. Много лет не вспоминал, а тут… На губах проступил колючий вкус хлорированной воды, показалось, что одежда вдруг промокла насквозь и её нужно стащить как можно быстрее, но вокруг люди, все смотрят, все готовы тыкать пальцами и смеяться, кричать: «Жирный пончик – съел батончик!».
Где-то за спиной захохотали множеством ртов.Он развернулся, но кухня, само собой, была пуста. Воспоминание нехотя отлипло, как отсыревший скотч.
– Проклятая жара, – пробормотал Выхин.
Хотя, кого он обманывает. Дело было не в жаре, а в возвращении в город. Слишком много воспоминаний здесь было похоронено. Они всколыхнулись, как пыль под ногами, и навязчиво полезли в голову.
Надо бы закончить срочные дела и искупаться под холодным – или даже ледяным! – душем.
Выхин прошёл в комнату, раздвинул тяжёлые бархатные шторы – их покупала мама ещё когда жила с настоящим отцом в Мурманске – и отворил окна здесь тоже, впуская шум улицы. Отметил мельком, что в комнате вообще всё вверх дном. Кто-то выдвинул диван на середину, опустошил книжные полки и серванты, задрал ковёр, сложил постельное бельё и одежду стопками вдоль стены. Всюду лежали наполненные мусорные мешки. Будто прошлое человека после смерти – это мусор, от которого нужно как можно скорее избавиться.
Долго смотрел на рассыпанные по полу строительные гвозди – разных размеров, использованные, гнутые, с проржавевшими шляпками.
Потом нашёл пульт от кондиционера, пощёлкал, не разобрался. Кондиционер, висевший в углу у окна, подмигивал красной кнопкой, но не хотел работать. Ладно, позже.
Выхин перешёл во вторую комнату, поменьше. Когда-то тут была его детская. Личное королевство с подданными-солдатиками и крепостью из стульев и одеял в центре. Сейчас, конечно, о детской ничего не напоминало. Похоже, Иван Борисыч с мамой использовали комнату, как спальню. Почти всё место занимал разложенный диван. В углу стоял старый низенький шкаф. На широком подоконнике выстроились горшки с завядшими растениями.
Диван тоже был завален набитыми мусорными мешками. Выхин и здесь первым делом открыл в комнате окна, потом перенёс мешки в коридор.
Он быстро вспотел, но не останавливался, пока не утрамбовал мешками всё пространство перед дверью. В доме не было мусоропровода, придётся тащить к мусорным бакам на углу дома.
Потом сложил диван в бывшей детской, тяжело отодвинул его левый край и заглянул в щель между диваном и стеной. Там было полно густой свалявшейся пыли. Деревянный плинтус потрескался – кривая трещина тянулась от угла и раздваивалась на шляпке ржавого гвоздя. Выхин потянул за этот гвоздь и тот поддался – как раньше – легко выскользнув из отверстия.
Чувствуя, как зарождается в груди что-то давно забытое, азарт от нахлынувшей ностальгии, Выхин подцепил пальцами край паркетной доски, отодвинул её и внезапным привычным движением из прошлого, приподнял так, чтобы открылось небольшое углубление между бетонной плитой пола и стены.
Пиратский клад пятнадцатилетнего шкета. Спрятан так, чтобы никто не нашел.
И ведь не нашли.
Как же Выхин переживал, что не смог добраться до него, когда уезжал! Обстоятельства сложились таким образом, что даже заглянуть в детскую не получилось. И как же радовался сейчас, разглядывая торчащий из углубления край целлофанового пакета. Аккуратно подхватил его и выудил. Пакет был мятый-перемятый, замотанный синей изолентой, для надёжности. От него пахло пылью и грязью. Не сходя с места, Выхин зубами отодрал край изоленты, размотал, вывалил содержимое на диван и вперился взглядом в рассыпавшиеся сокровища.
Прежде всего это были деньги. Семь тысяч бумажками разного достоинства. Славься стабильность, купюры до сих пор были в обороте. Зеленые тысячные девяносто седьмого года, хоть и измятые, но годные. Выхин подавил острое желание побежать сейчас же в магазин и купить поесть. Позже, позже.
Ещё: набор вкладышей, коллекция из далёких девяностых, которую он собрал в Мурманске, а потом возил с собой, как талисман. Вкладыши хорошо сохранились, но сейчас, увы, вряд ли бы кого-нибудь впечатлили. Разве что можно продать в интернете.
Ещё: два самодельных значка. Для себя и для самой красивой девочки во дворе. Никто эти значки никогда так и не нацепил.
Наконец Выхин взял в руки старую тетрадку с зелёной обложкой, сложенную вдвое. Открывать не хотелось, но он всё же открыл и на первой же странице увидел рисунок гелиевой ручкой. Вспомнил.
Портрет был дурацкий, с нарушением всех возможных пропорций, но в тоже время хорошо узнаваемый и страшный.
«Андрей-бармалей, сделал шляпу из гвоздей»
Весной двухтысячного он нарисовал Дюху Капустина, выливая злость на страницу тетради. Нафантазировал всякого, изобразил главного недруга в шляпе из гвоздей, которые были вколочены прямо в голову. Выхин вспомнил, с каким удовольствием прорисовывал каждый гвоздик, входящий в череп ненавистного Капустина. Будто вбивал по-настоящему.
Бац-бац молоточком.
Он взялся за край страницы, чтобы перевернуть. Тетрадь была изрисована полностью. Той зимой у Выхина было полно времени на рисование, особенно когда он прятался в отсыревшей лесной пещере, полной камней и призрачных лиц.
Капля пота соскользнула с кончика носа и упала на рисунок, смазав левый глаз Капустина, превратив его в тёмно-синюю кляксу.
– Чтоб тебя…
Нет, он вернётся к тетради позже. А сейчас – уборка.
3.