Дразнилки

– А Лёва выйдет?

Мальчишеский голос вырвал Ивана Борисыча из дрёмы.

– Что? Какой Лёва? – он мотнул головой, разгоняя остатки нелепого сна. Приснилось будто на улице февраль, а Иван Борисыч не закрыл окна: за несколько минут в квартиру намело снега, который таял рыжими кляксами вдоль батарей, на подоконниках, на диване и даже на телевизоре.

Но на самом деле сейчас был конец июля, оглушительная жара – такого душного лета Иван Борисыч не помнил давно. Кондиционер не справлялся, приходилось открывать

– Нам бы Лёву! – звонко крикнули с улицы. – У нас клюшки есть, пусть шайбу захватит! И шарики!

Старенькие электронные часы на телевизоре показывали половину второго ночи. Гулять в такое время?

Или это туристы, решил Иван Борисыч. На юге всё лето так: с мая по сентябрь не продохнуть от приезжих. Шляются на море, по кафе и ресторанам, устраивают полуночные посиделки на лавочках и в парках. Музыка из колонок, а ещё караоке, гитары, пьяные песни. Наплевать им на всех и вся.

Он прислушался к темноте, к улице. Если сейчас музыку врубят – пойдет ругаться. Где-то в шкафчике в коридоре лежала бумажка с номером участкового.

В квартире было темно и пусто. Иван Борисыч частенько засыпал в кресле перед телевизором (автовыключение – чудо техники!), а уже среди ночи перебирался в спальную комнату. Иногда так и просыпался с утра в кресле, с затекшей шеей и ногами, скрюченный в три погибели – давно уже не молодой и не прыткий.

– Где же ты, Лёва? – мальчишеский голос разорвал тишину. Что-то звонко ударилось о стекло. По полу прокатился камешек.

Иван Борисыч вздрогнул от неожиданности. Остатки дрёмы стерлись.

– Что за бред? – проворчал он, поднимаясь. Нащупал тапочки, неторопливо и даже с опаской, подошел к окну.

На улице через дорогу горел одинокий фонарь. Под фонарем кто-то стоял. Невысокого роста, подросток – пухлый и со странной вытянутой головой. С пятого этажа особо не различить подробности. Может, наркоман какой? В их районе кто только не водился в последнее время.

– Лёву позовите! – крикнул подросток, едва Иван Борисыч выглянул.

Захотелось тут же отпрыгнуть обратно вглубь квартиры, а еще лучше – закрыть окна, шторы, спрятаться… Что за глупости?..

– Нет здесь никакого Лёвы, – крикнул Иван Борисыч, злясь на себя за минутный испуг.

– Как же нет? А разве тот жирный, который поезд пассажирный, больше здесь не живет? – подросток рассмеялся, – Позовите его погулять, пожалуйста. Мы ненадолго!

– Вали отсюда, – пробормотал Иван Борисыч. Он вдруг вспомнил о каком Лёве идет речь.

Увидел, что в свете фонаря мелькают белые хлопья, будто с неба сыплет снег. В конце июля на побережье Чёрного моря.

Парень сделал несколько шагов, выходя из тени. Земля вокруг него – и это тоже было хорошо видно с пятого этажа – покрылась густым серебристым инеем.

Парень было одет в пухлую зимнюю куртку.

И ещё эта его странная шляпа…

– Раз не зовете, я сам зайду, хорошо? – спросил парень весело и громко. – Мне просто Лёва нужен. Ничего личного!

Кажется, из пустых глазниц его сыпались извивающиеся черви.

Иван Борисыч отшатнулся от окна, задернул шторы и стал пятиться до тех пор, пока не уперся в кресло. Ноги подкосились, он рухнул, обхватив голову руками. В квартире стремительно холодало. С легким треском ламинат на полу покрывался льдом.

В дверь постучали.

– Я за мячиком! – сказали из-за двери. – Откройте же, ну.

1.

Таксисты набросились на Лёву Выхина, как голодные собаки. Он всегда о них так думал: одинаково наглые, лохматые, агрессивные и неразборчивые. Ну откуда, скажите, у него могут быть деньги на такси? Посмотрите на эти линялые джинсы, потрёпанные туфли с облупившимся на носках дерматином, на старый армейский вещмешок, давно не чёсанные волосы и грубую щетину, которая несколько дней не видела бритвы. Решительно, нет.

– Меня ждут! – торопливо бормотал Выхин, хотя его, конечно же, никто не ждал. Сработало чувство какой-то провинциальной неловкости. – Дайте пройти, ну же.

Он проскользнул между стеклянных дверей вокзала и тут же вляпался в удушливую августовскую жару. Тяжелый воздух будто заталкивал его обратно, под кондиционеры, пусть и к таксистам, но зато в прохладу. Выхин разом вспомнил, как уезжал из этого крохотного южного городка в двухтысячном году – тоже в августе, на изломе лета – забрался в вонючий районный автобус и укатил сначала в Адлер, а оттуда самолётом в Москву. Тогда тоже было нестерпимо жарко, ломило в висках и сохло во рту. Ещё он надеялся никогда больше не вернуться, но, как это часто бывает, обманывал сам себя.

Справа за забором растянулись змейками старые вагонные составы, а сразу за ними вспучились изумрудные волны холмов. Они тянулись до горизонта, где-то далеко сливаясь с голубым, до прозрачности, небом. Выхин невольно залюбовался. Природа на юге ему нравилась, было в ней что-то свободное, широкое, как человеческая душа. Не чета московским паркам и скверикам. Под этим небом, в этой зелени хотелось не просто существовать, а именно жить, как положено. Жаль, что не получилось.

Впрочем…

Он зашагал по ребристой плитке, вытирая потевшее лицо тыльной стороной ладони. По памяти, почти не поднимая головы, дошёл до автобусной остановки. На металлической лавочке сидели две старушки.

– Сколько сейчас до центра? – спросил у них Выхин.

Яркое солнце слепило, хотелось зажмуриться и вовсе не открывать глаз.

– Сорок рублей. Это до Королёва. Если до Пионерской, то сорок пять. Водителю заранее говорить надо, – сказала одна из старушек, разглядывая Выхина из-под очков. – Пешком за тридцать минут дойдёшь.

Она будто что-то о Выхине знала.

Он поблагодарил и действительно пошёл пешком. Сначала стесняясь, запустив руки глубоко в карманы (вдруг кто заподозрит, что у него нет денег), затем решительнее. Впрочем, жара не давала идти быстро и долго. Силы скоро кончились. Выхин пропотел насквозь и стащил через голову футболку.