Дремеры. Изгнанники Зеннона
Шрифт:
Я сидела, неприлично вытаращив глаза, почти с приоткрытым ртом.
Я не ослышалась? Оптимальный вариант? Дядя шутит?
Только я никогда не слышала, чтобы дядя шутил. Я попыталась хоть что-то сказать, но слова застряли где-то в легких.
Дядя, поправив идеально стоявшую чернильницу, по-своему истолковал мое молчание:
– Понимаю, что всё это скоропалительно. Но дело в том, что найти жениха для тебя было весьма непростым делом, с учетом всех обстоятельств. Только сегодня я наконец получил окончательное согласие касательно одной кандидатуры.
Дядя взял в руки письмо
– Хейрон Бернел. Сын Огаста Бернела, главы торгового дома «Бернел и Родд».
Против воли мои брови взлетели вверх:
– Хейрон? Как…любимого пса Зеннона?
– Очевидно так, – лицо дяди даже не дрогнуло, словно в таком имени не было ничего необычного. – Как бы то ни было, это законопослушная семья, достаточно обеспеченная, хотя их состояние значительно пошатнулось из-за всей этой ситуации…с Тенями, – дядя произнес это так, словно речь шла о досадной ошибке в отчете, а не о бедствии, постигшем Серру. – Молодой человек как раз заканчивает обучение в Академии. Говорят, амбициозен, не желает идти по стопам отца, метит в Советники. При иных обстоятельствах можно было бы рассчитывать на кого-то более соответствующего твоему статусу, но увы, выбирать не приходится.
Дядя что-то еще сказал о матери Хейрона, их собственности, но всё прошло мимо меня. Силой воли я заставила себя снова прислушаться:
– Естественно, мне пришлось дать понять, что ты не унаследовала талант своего отца. Завтра я встречаюсь с Огастом Бернелом и расскажу, как дела обстоят на самом деле. Возможно, после этого он передумает. Но я сомневаюсь. Бернелы никогда не упускают выгодных сделок. Они должны прекрасно понимать, что это их единственный шанс породниться с нашей семьей. Что же касается…
На меня накатила слабость, и я стиснула руки в кулаки, чтобы собрать все силы.
– Нет.
Мой голос был едва громче шепота, но дядя умолк и поднял брови.
– Нет?
– Я не могу.
– Не можешь. Почему? – Голос дяди прозвучал напряженно и холодно, а пальцы вновь принялись отстукивать барабанную дробь по столу.
Почему? Я посмотрела на белую, без единого пятнышка форму дяди. И он меня еще спрашивает… Сколько себя помню, я всегда делала только то, что от меня ожидалось. Никогда не могла сделать свой собственный выбор. Но я надеялась, что, по крайней мере, когда стану совершеннолетней, у меня появится какая-то свобода. А эта помолвка загонит меня в клетку, из которой я никогда не выберусь. Горло словно обхватила удавка, стало трудно дышать.
– Твое сердце занято?
Вопрос дяди застал меня врасплох, и щеки залил румянец. Опустив глаза на стол, несколько раз я открыла и закрыла рот и наконец сказала:
– Нет.
– В таком случае вопрос решен.
Стараясь унять охватившую меня дрожь, я впилась пальцами в браслет на запястье. И предприняла последнюю попытку, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало обвинение:
– Мне придется при всех поклясться на книге Закона, что мое решение выйти замуж добровольное.
Дядя не мог принудить меня к клятвопреступлению.
Неожиданно
– Я ни к чему не собираюсь тебя принуждать. Как предполагает Закон, твое решение должно быть добровольным. Именно поэтому ты подумаешь над моими словами, а завтра с утра передашь с Гаэном свой ответ – «да» или «нет» будет вполне достаточно.
Отчего-то от его спокойного, уверенного тона меня начало по-настоящему трясти. И, прежде чем я смогла себя остановить, спросила:
– Почему нельзя просто заявить, что мой дар не проявился? Или сказать, что он неожиданно пропал?
И услышала мольбу и отчаяние в своем голосе.
Губы дяди сжались, а взгляд снова обратился к миниатюрной статуе Зеннона.
– Об этом и речи быть не может. Это…небезопасно.
– Небезопасно? – Внутри у меня всё помертвело. – Меня же…меня же за это не изгонят?.. – Мой голос пресекся.
– Твоя аномалия не есть нарушение Закона, никто не подвергнет тебя за нее изгнанию. Но я не хочу, чтобы над моей племянницей ставили опыты!..
Дядя резко замолчал и смял письмо, заставив меня вздрогнуть.
– На сегодня всё. Завтра буду ждать твоего ответа.
Опыты? Какие опыты? Я не осмелилась спросить, что дядя имел в виду, заметив, каким отстраненным стало его лицо, – словно он уже погрузился в обдумывание очередного доклада.
Как можно незаметнее я постаралась выскользнуть из кабинета. Уже у двери меня настиг холодный голос дяди:
– Подумай хорошенько, Вира.
Я не ответила, только вжала в себя плечи и вышла, оставив дядю работать.
Я поднялась наверх, но не вернулась к себе в комнату, а вышла на широкую террасу. На свежий воздух.
В правом углу стояла скамейка, полускрытая кустами самшита и жимолости. Мое самое любимое место, где можно было ото всех спрятаться.
Я прошла туда мимо садков с блестящими черными соляриями, которые, вбирая в себя солнечный свет, казалось, нежились на почти апрельском солнце, словно коты. В подвале у нас был целый резервуар с водой, которую нагревали солярии. Она шла на отопление и в ванные. Воды требовалось много, как и соляриев, поэтому они занимали все свободные солнечные пространства, – большая часть расположилась на плоской крыше, но и здесь, на террасе, их было достаточно.
Убедившись, что на самом деле одна, я отшвырнула от себя туфли, забралась на скамейку с ногами и уткнулась лбом в колени. И наконец расплакалась.
Если бы только мама с отцом были живы. Всё сложилось бы по-другому.
Я вытащила из-под рукава браслет из зеленоватых хризалиев и машинально начала перебирать неровные бусины. Этот браслет – всё, что осталось от мамы. А от отца осталось имя.
Вира – Верная Исполнительная Разумная Аккуратная.
Наверное, в другом городе это могло быть всего лишь странным именем, которое пожелал дать мне отец. Но здесь, в Зенноне, все знали, что это отсылка к клятве камневидцев, которую приносят при поступлении в Академию, к клятве, которую я никогда в жизни не произнесу: