Дремучие двери. Том I
Шрифт:
— Вечно объединяющая вас ненависть к Источнику Жизни — это не бессмертие, а вечная смерть. Вечная смерть — вовсе не бессмертие.
— Протестую, — прошипел АГ.
— Протест принят, — отозвался откуда — то голос билетёрши Клавы, — Прошу адвоката не отклоняться от темы.
— Итак, изгнанное из рая человечество росло, множилось, поколения сменяли друг друга. Но Замысел Творца о богочеловечестве неотделим от замысла о каждом человеке, сотворённом «по образу и подобию», то есть богоподобным. Сыном Бога.
Богочеловечество после конца истории и Суда должно возродиться в Царствии, в Доме Отца. Богочеловечество
О том поведано было болящему отроку Иосифу, что каждый из нас — клетка, атом этой единой богочеловеческой души, созданной, задуманной по Закону Неба, по образу Святой Троицы.
Сто тысяч, сто миллионов и более «Я», не поглощаемых друг другом, не враждующих друг с другом, одновременно и свободных, и спаянных в единое Целое свободной Любовью.
С новым миром, новой землёй и друг с другом в Доме Отца. Как это бесконечно далеко от вашего земного бытия! Как много предстоит изменить в себе и своей жизни, чтобы избавиться от эгоизма, вражды, жадности, самоутверждения за счёт других! Ведь каждый бесценен и нужен в этом Целом по Замыслу Творца, и как ужасно, если твоё место, замысел о тебе будут в Царствии отданы другому ввиду твоей несостоятельности!
Это происходит ежеминутно в любом живом организме, который бросает на исцеление все силы, потому что в одиночку ни одной клетке не выздороветь. Но если клетка безнадёжно больна, чужда, бесполезна, а чаще всего вредна организму, он вынужден её отторгнуть.
Человечество тяжело больно, оно неспособно жить в Доме Отца по Закону Неба. Цель земной жизни каждого — служить своему и общему выздоровлению. Соборность. Коллективное спасение.
Сейчас, Иосиф, весь организм бросился на помощь твоей больной руке. И твоя мать, и я, твой Ангел-Хранитель, помогаем тебе своей любовью, и молим Бога, Источника Жизни, исцелить тебя, чтоб ты мог исполнить Замысел.
Безумие со стороны клетки, группы клеток, каждого отдельного органа служить самому себе в ущерб Целому. Или, более того, заставлять без надобности служить себе /руке, ноге, или желудку/ другие клетки или даже само Целое, отнимая жизненно важное у других органов, в результате чего заболевает весь организм, включая саму эту взбесившуюся клетку. Заболевает и гибнет.
Это — первородный грех, сродни раку, бешеное разрастание одной части Целого за счёт жизнеспособности других частей в ущерб Целому. Такие клетки непригодны для Царствия, для исполнения Замысла — ибо если больно, дурно и голодно хотя бы одной клетке — страдают все. Такое противоречит Замыслу, ибо в Доме Отца нет страдания и тьмы.
В конце времён Господь соберет в житницу Свою души всех детей Света, когда-либо живших на земле, и воссоздаст из них богочеловечество. Нового Адама, свободно избравшего и полюбившего Небо, преодолевшего тьму. Рухнут клети внешние смертных и грешных тел… Сказано — «Царствие Божие внутри вас». Новая жизнь зреет в каждом, кто соблюдает Закон Неба, служит Небу, обращая дни наши суетные в тепло и свет. Только Тепло и Свет дают Жизнь — учит Троица. Только они бессмертны.
— Вопросик можно? — прошелестел AГ, — Что же такое получается, господа? Или подчиняйся, или на свалку?
— Когда любящий Отец зовёт чадо домой, потому что наступает вечная ночь, а тот бежит в лес, в противоположную сторону, где полно хищных зверей…
— Значит такового следовало запереть.
— Дети Божии свободны, Негатив. Есть, конечно, наёмники — служащие Господу в ожидании награды на Небе. Есть рабы — покорные Его Воле разумом и от страха. И есть сыны — полюбившие Его всем сердцем, «рожденные свыше».
— Бедные рабы и наёмники! Значит, им не на что рассчитывать? Опять обман?
— Господь милостив, сын тьмы. Даже если после Суда от кого-то останется лишь монада, пустая скорлупка без всяких заслуг, но смиренно избравшая Бога своим Хозяином, Господь может наполнить её Своим Светом и спасти. Вспомни благоразумного разбойника на кресте…
И Ангел-Хранитель пел тяжко болящему отроку Иосифу, что если он станет пастырем, как обещала Небу Екатерина, он должен стремиться воспитывать именно «сынов», — горячих, самоотверженных, жертвенных служителей Делу Божию на земле — умножению жатвы Господней.
Великому Делу восхождения к абсолютной, всепроникающей, всепобеждающей и всепрощающей Любви.
О том, что каждая частица будущего Богочеловечества, каждая душа рождается, призывается из небытия в определённое время, в определённом месте, с определённой сверхзадачей-Замыслом, на осуществление которого ей даны дары Неба — время, здоровье, таланты. Вписанный в сердце Закон Неба. И знание Замысла о тебе…
О том, что нет выше звания пастыря, «ловца человеков». С-пасти, с-пасать — они — прямые воины Спасителя.
— Думаешь, он что-либо понял из твоих нудных проповедей, Позитив, проникся ими? Он любил верховодить мальчишками, всегда быть первым, был обидчивым, драчливым, злопамятным, лукавым…
— Скажи ещё жестокосердным, коварным, кровожадным…
— Мальчики, не ссорьтесь! — рявкнула тётя Клава из вечности, — Гроза начнётся…
И тут же наступила тьма кромешная. Яна проснулась внезапно и села в кровати, готовая зареветь со страху.
Яна просыпается внезапно и садится в кровати, готовая зареветь со страху. Она одна, в комнате тихо и душно, хоть окно и открыто. Никакой прохлады с улицы, ни звука, занавески не шелохнутся. Что-то необычное, зловещее в этой липкой душной тишине. И вдруг дворик за окном осветился, обозначился, но не как днем, а каким-то призрачным, зыбким и нереальным светом. Вспыхнул двор и погас. И тут же нечто глухо зарычало в отдалении. Постепенно набирая силу, рев пронесся над домом, звякнули стекла в окне.
А мама в ночной смене.
Грозы Яна боялась и потом, и всегда, уже зная название этому «нечто» и его причину…
— Уу-у… Аа-а… — воет Яна, но от тоскливо-одинокого своего воя ей еще страшнее.
— Яничка, ты чой-то? Бежи, бежи ко мне, — слышится из-за занавески.
Бабка Ксеня больна. Болезнь у нее не как у других, что приходит и уходит, — это ее обычное всегдашнее состояние. Она почти всегда лежит. Не стонет, не жалуется, и если б не кашель с хрипами, свистом и щелканьем, не кашель, а целый оркестр, хоть и глушит его бабка тщетно в подушку, — все бы, наверное, вообще позабыли, что в темном углу за пологом живет бабка Ксеня.