Дремучие двери. Том I
Шрифт:
— Надо разобраться, — надтреснутый его голос прозвучал почти панически, и Яна подумала, что женщины, видимо, воспринимают всякого рода мистику гораздо спокойнее. Она уже вспомнила. И девушку из прошлого с конским хвостом, перехваченным на макушке Люськиным пластмассовым кольцом, и деревянную лошадку в пустом вагоне, с бубенчиками и светлой гривой, хозяин которой пошел в тамбур покурить. И многовагонную гусеницу летящей к Москве электрички, прогрызающую ночь…
Инвалид с лошадкой сойдёт, когда в вагоне никого не было, и на этой же остановке сядут другие…
Дарёнов
Лишь спустя много лет Иоанна узнает, что означало таинственное ДИГИД, которое она нацарапала, усыплённая цыганистой дамой.
ПРЕДДВЕРИЕ
Свидетельство сына Михаила Шолохова:
«Отложив в сторону газету, где был помещён какой-то очередной материал, бичующий «культ личности», отец задумчиво заговорил:
— Помню, в одну из встреч с ним, когда деловая беседа уже закончилась и перед прощанием пошли короткие вопросы-ответы о том о сём, я под разговор возьми и спроси, зачем, дескать, вы, Иосиф Виссарионович, позволяете так безмерно себя превозносить? Славословия, портреты, памятники без числа, и где попадя? Ну, что-то там ещё ляпнул об услужливых дураках… Он посмотрел на меня с таким незлобивым прищуром, с хитроватой такой усмешечкой: «Что поделаешь? / Отец неумело попытался изобразить грузинский акцент/ — Людям нужна башка». Меня подвёл этот его акцент, послышалось «башка», голова то есть… Потом уже, когда из кабинета вышел, понял — «божка», божок людям нужен. То есть дал понять, что он и сам, дескать, лишь терпит этот культ. Чем бы, мол, дитя не тешилось… И ведь я этому поверил. Да, признаться, и сейчас верю. Уж очень убедительно это им было сказано».
«Отец вообще не выносил вида толпы, рукоплескающей ему и орущей «ура», — у него перекашивалось лицо от раздражения». /Светлана Аллилуева/
«Мне всегда было ужасно стыдно даже от скромных «ликований» у нас в Москве, в Большом театре или на банкетах в честь семидесятилетия отца. Мне становилось страшно, что сейчас отец скажет что-нибудь такое, что сразу всех охладит, — я видела, как его передёргивает от раздражения.
«Разинут рот и орут, как болваны!.». — говорил он со злостью. Может быть, он угадывал лицемерность этого ликования? Он был поразительно чуток к лицемерию, перед ним невозможно было лгать…»
«…В углу стояла железная кровать, ширма, в комнате было полно старух — все в чёрном, как полагается в Грузии. На кровати сидела старая женщина. Нас подвели к ней, она порывисто нас всех обнимала худыми, узловатыми руками, целовала и говорила что-то по-грузински… Понимал один Яша, и отвечал ей, — а мы стояли молча.
Мы скоро ушли и больше не ходили во «дворец», — и я всё удивлялась, почему бабушка так плохо живёт? Такую страшную чёрную железную кровать я видела вообще впервые в жизни.
У бабушки были свои принципы, — принципы религиозного человека, прожившего строгую, тяжёлую, честную и достойную жизнь. Её твёрдость, упрямство,
«У неё было много детей, но все умерли в раннем детстве, — только отец мой выжил. Она была очень набожна и мечтала о том, чтобы её сын стал священником. Она осталась религиозной до последних своих дней и, когда отец навестил её, незадолго до её смерти, сказала ему: «А жаль, что ты так и не стал священником»… Он повторял эти её слова с восхищением; ему нравилось её пренебрежение к тому, чего он достиг — к земной славе, суете…
Но он был плохим, невнимательным сыном, как и отцом, и мужем… Всё его существо целиком было посвящено другому, — политике, борьбе, — поэтому чужие люди всегда были для него важнее и значительнее близких». С. Аллилуева.
«Власть есть аппарат, в который надо проникать, который надо сближать, через который надо действовать. Одно только не сказано: аппаратом КАКОГО КЛАССА является данная власть? Между тем только с этого вопроса и начинается марксизм… Сталин усвоил в примитивном виде только ленинскую концепцию централизованного аппарата. Когда он овладел этим аппаратом, теоретические предпосылки оказались для него по существу безразличными…» /Лев Троцкий/
«Наша марксистская партия при отсутствии мировой революции держится на честном слове». /Зиновьев/
«…собственное его возвышение кажется ему, не может не представляться результатом не только собственных упорных усилий, но и какого-то странного случая, почти исторической лотереи… Та лёгкость, с какой он справился со своими противниками, могла в течение известного короткого периода создать у него преувеличенное представление о собственной силе, но в конце концов должна была при встрече с новыми затруднениями казаться ему необъяснимой и загадочной». /Троцкий/
«Сталин не умён в подлинном смысле слова. Все низшие стороны интеллекта /хитрость, выдержка, осторожность, способность играть на худших сторонах человеческой души/ развиты в нём чудовищно. Чтобы создать такой аппарат, нужно было знание человека и его потайных пружин, знание не универсальное, а особое знание человека с худших сторон и умение играть на этих худших сторонах… Сталин умеет неизмеримо лучше использовать дурные стороны людей, чем их творческие качества. Он циник и апеллирует к цинизму. Он может быть назван самым великим деморализатором в истории». /Троцкий/
«Великие люди всегда больше того, что они совершили. О Сталине этого ни в коем случае сказать нельзя. Если его оторвать от его дела, то от него не останется ничего… Там же, где речь идет о больших исторических задачах, отражавших движение классов, он оставался особенно нечуток, безразличен…» «Перспективе «перманентной революции» бюрократия противопоставила перспективу личного благополучия и комфорта. В Кремле и за стенами Кремля шла серия секретных банкетов. Политическая цель их была сплотить против меня «старую гвардию».