Дремучие двери. Том I
Шрифт:
Иногда Сталин прерывал доклад неожиданным вопросом, обращённым кому-либо из присутствующих: «А что думаете вы по этому поводу?» Или: «А как вы относитесь к такому предложению?» Причём характерный акцепт делался именно на слове «вы», Сталин смотрел на того, кого спрашивал, пристально и требовательно, никогда не торопил с ответом. Вместе с тем все знали, что чересчур медлить нельзя. Отвечать же нужно не только по существу, но и однозначно. Сталин уловок и дипломатических хитростей не терпел. Да и за самим вопросом всегда стояло нечто большее, чем просто ожидание
У него был аналитический ум, способный выкристаллизовать из огромной массы данных, сведений, фактов самое главное, существенное. Свои мысли и решения Сталин формулировал ясно, чётко, лаконично, с неумолимой логикой. Лишних слов не любил и не говорил их». /Устинов Д. Ф./
«Я не смог скрыть удивления тщательностью, с которой Ставка анализировала боевые действия, и у меня невольно вырвалось:
— По каким же картам следит Верховный за нашими действиями, если видит больше и глубже нас?
Николай Фёдорович улыбнулся:
— По двух и пятисоттысячным за фронтом и по стотысячным за каждой армией. Главное же, на то он и Верховный, чтобы подсказывать нам, поправлять наши ошибки…» /Генерал армии С. Штеменко/
«Сталин симпатизировал Рузвельту как человеку, и он ясно давал это нам понять, рассуждая о болезни президента. Нечасто Сталин дарил симпатии деятелям другого социального мира и ещё реже говорил об этом.
Были и другие случаи выражения чувств со стороны Сталина по отношению к тем или иным людям. Например, Сталин в период Потсдамской конференции при всех участниках расцеловал скрипачку Баринову и пианиста Гилельса, которые прекрасно выступили после официального обеда». /А. Громыко/
«Военные знают — бывало так в боях — высаживают два десанта: один основной, а другой дополнительный, второстепенный, отвлекающий. Развиваются боевые действия, и вдруг этот второстепенный со временем становится значительным, а порой важным и, наконец, главным. Так бывает не только во время войны, но и обычные дни мирной жизни: делаешь сразу два дела — своё, повседневное и, кроме того, что-то попутное. И глядишь, то, что считал чем-то для себя личным, если хотите, интимным, через некоторое время становится особым, значительным, необходимым и для людей. Вот и кажется мне теперь, что рассказ о нестандартной фигуре Сталина, к которой не раз ещё будут обращаться историки, представляет интерес, особенно если об этом вспоминают люди, с ним общавшиеся. /А Громыко/.
«Что бросалось в глаза при первом взгляде на Сталина? Где бы ни доводилось его видеть, прежде всего обращало на себя внимание, что он человек мысли. Я никогда не замечал, чтобы сказанное им не выражало его определённого отношения к обсуждаемому вопросу. Вводных слов, длинных предложений или ничего не выражающих заявлений он не любил. Его тяготило, если кто-либо говорил многословно и было невозможно уловить мысль, понять, чего же человек хочет. В то же время Сталин мог терпимо, более того, снисходительно относиться к людям, которые из-за своего уровня развития испытывали трудности в том, чтобы чётко сформулировать мысль.
Глядя на Сталина, когда он высказывал
Сталин имел обыкновение, выступая, скажем, с упрёками по адресу того или иного зарубежного деятеля или в полемике с ним, смотреть на него пристально, не отводя глаз в течение какого-то времени. И надо сказать, объект его внимания чувствовал себя в эти минуты неуютно. Шипы этого взгляда пронизывали». /А Громыко/
Дело Господа — наложить табу Закона на запретные плоды. Дело сатаны — нашёптывать — «Ешьте, не умрёте, солгал Бог». Дело человека — выбор. Что слушать — Голос, Зов Творца или льстивые лукавые нашёптывания. Дело пастыря, государственного деятеля — по возможности оградить, избавить свой народ от этих смертоносных нашёптываний, а не усиливать их многократно. «Избавлять от Лукавого», а не толкать неразумных детей Неба в пропасть многотрудного полуживотного существования в рабстве у дурной материальности — такой кесарь, пастырь-государственник становится орудием, рупором соблазна, полководцем в армии сатаны, приведшим на сторону тьмы своих подданных. Не только за себя, но и за их души будет такой кесарь отвечать на Суде.
Чтобы пробудить дремлющие в человеке дионисийские силы — тёмную, изнаночную стихию первородного греха, нужны определённые условия. Так вот — угодный Богу пастырь должен соблюдать противопожарную безопасность в своём государстве, а не раздувать огонь и не бездействовать, ибо «молчанием предаётся Бог».
Народ не очень-то представлял себе, что такое хорошо, ибо даже в среде духовенства не всегда находил свет. Но он знал, что такое плохо, искал Путь методом от противного. А это уже очень много.
Раз в десять-пятнадцать лет оборотни из партии власти, заражённые вампиризмом овцы /«зажиревшие» по Евангельскому определению/ — отбраковывались, отделялись от здоровых. После смерти вождя оборотни постепенно расплодились, заразили всё стадо и страна рухнула.
«— Какие, на ваш взгляд, у Сталина были отрицательные черты?
— Отрицательные? Я такой вопрос себе не ставил никогда, — говорит Молотов, — Так сразу не ответишь, потому что однобоко будет выглядеть. Он крутой по характеру человек. Но в то же время справедливый очень был.
А его всё равно любили. Его очень любили…
— Сталин называл людей «винтиками»…
— Винтики-то винтики, но важно, в какую сторону они вращаются, — говорит Молотов, — Его искренне любили. Это не просто накачивание. Хорошее отношение к нему было».
— Сталин говорил: «Правду охраняют батальоны лжи».
Хрущёв намекнул, что Сталин убил Кирова. Кое-кто до сих пор в это верит. Зерно было брошено. Была создана комиссия в 1956 году. Человек 12 разных смотрели много документов, ничего против Сталина не нашли. А результаты не опубликовали». /Молотов — Чуев/