Дренг
Шрифт:
Ветер гнал к берегу и нас тоже.
— Гребите, сукины дети! — проревел хёвдинг.
И мы стали грести.
Тот спуск по реке вмиг показался мне лёгкой прогулкой по сравнению с нынешней бешеной гонкой, и мы ворочали тяжёлые вёсла, раз за разом опуская их в накатывающие волны. Мы проплывали два метра вперёд, порыв ветра отбрасывал нас назад на три. Мы отыгрывали ещё немного расстояния, и какая-нибудь особо большая волна разбивалась о форштевень, останавливая нас на месте.
Но всё же мы понемногу отдалялись от скалистого берега и приближались к лангскипам, которые точно так же как и мы, отчаянно пытались убраться подальше от линии прибоя, которая почти ежесекундно взрывалась белой пеной и мелкими брызгами.
— Кетиль, нам надо поворачивать отсюда! Убираться на юг! — прокричал кормчий.
— Там наверняка уже ждут саксы! — перекрикивая ветер, ответил хёвдинг.
— Нет, Кетиль, они ждут здесь! — кормчий Гуннстейн указал рукой на скалу, на которой виднелись несколько фигур.
Два всадника и пеший. Они бесстрастно наблюдали, как мы сражаемся с разыгравшимся штормом. И я готов был поставить что угодно, что при этом они насмешливо поджимали губы и злорадно улыбались, делая ставки, какой из трёх кораблей первым пойдёт на дно. И где-то неподалёку прятались ещё саксы, готовые добить тех норманнов, кто сумеет выбраться на берег.
— Значит, поворачиваем! — приказал вождь. — Правый борт, легче греби!
Старый Гуннстейн налёг на рулевое весло всем своим весом, а мы, гребцы правого борта, получили секундную передышку, позволившую кормчему развернуть корабль. Теперь мы сражались со стихией сами по себе, отвернувшись от конунга Рагнара.
И как только мы повернули к югу, шторм словно сжалился над нами, грести стало легче, сопротивление ветра и волн уменьшилось в разы. А вот лангскипам наверняка приходилось туго.
— Он выбрасывает добычу! — выкрикнул Кетиль, продолжавший наблюдать за кораблями. — Бросает золото за борт!
— Мудрое решение! — одобрил Гуннстейн. — Меньший вес, проще грести! Может, Ран смилостивится!
Мы все разом испустили протяжный вздох сожаления. Пусть даже это было чужое золото, каждый из норманнов знал, какой ценой оно достаётся. Ценой пролитой крови, своей и чужой.
— Им не сдюжить! — зло произнёс Кетиль. — Их тащит на скалы!
— Мы ничего не сможем сделать, хёвдинг! — крикнул кормчий.
Я вдруг почувствовал себя малой песчинкой, бессильной и беспомощной. Всё, что я мог сейчас делать — это ворочать тяжёлым еловым веслом из последних сил, чтобы не повторить судьбу Рагнара и его кораблей. Саксы, поджидавшие на берегу, наверняка предвкушают веселье. Обессилевших от борьбы со штормом викингов, выброшенных на берег, одолеет даже ребёнок.
— Там течение! Их тащит течением! — сплюнул хёвдинг.
— Значит, конунг растерял свою удачу! — отозвался Гуннстейн. — Или их христианские жрецы колдуют!
Он единственный из всех нас мог говорить. Все остальные были слишком заняты тем, что работали вёслами изо всех сил. Для болтовни у нас не было ни времени, ни желания.
До моего слуха вдруг донёсся жуткий хруст, сопровождаемый воплями и криками о помощи. Мы ничего не могли видеть, и даже мгновения, чтобы обернуться и посмотреть, у нас не было, но я совершенно ясно представил, как прекрасный лангскип разбивается о камни, а его лебединый стан трещит и ломается под натиском волн, смывая несчастных гребцов за борт. Выжить в таких волнах и в такой холодной воде не сумел бы даже самый сильный пловец.
Кетиль грязно выругался. Потеха для саксов началась.
Вскоре треск послышался снова, второй лангскип тоже выбросило на скалы. Хёвдинг жадно всматривался в море, вцепившись в фальшборт так, что дерево почти хрустело под его пальцами.
— Гуннстейн, разверни корабль! — приказал он.
— Кетиль, это самоубийство! — крикнул кормчий.
— Это приказ, лопни моя печёнка! — прорычал хёвдинг. — Выполнять! Левый борт, суши вёсла!
На этот раз передышку получили наши соседи, а мы продолжали так же усердно грести, разворачивая снекку. Зато мы снова видели, что творится с кораблями Рагнара. Оба лангскипа оказались разбиты в щепки, на волнах болтались остатки такелажа, выжившие норманны отчаянно цеплялись за любую плавучую деревяшку.
То и дело их накрывало очередной накатившей волной. Почти всех из них тащило к берегу, на радость саксов.
— Я вижу его! Вижу Рагнара! Вон там, на бревне! — воскликнул Кетиль. — Надо его спасти!
— Это безумие, Кетиль! — возразил Гуннстейн.
— Мы либо погибнем, либо он осыпет нас золотом за своё спасение! — хищно ухмыльнулся вождь.
— Он отрубит тебе голову за то, что ты стал свидетелем его позора! — крикнул старый кормчий.
— Гребите как в последний раз! — прорычал Кетиль, пропуская мимо ушей все увещевания Гуннстейна. — Вперёд!
Но мы, и без того измученные этой безумной гонкой, при всём желании не могли выполнить приказ хёвдинга. Мы могли только попробовать отдаться на милость стихии, но дураков, чтобы повторять судьбу лангскипов Рагнара, среди нас не нашлось.
— Уже поздно, Кетиль! Его выносит на берег! — крикнул Гуннстейн.
На берегу уже ждали саксы, которые вылавливали из морской пучины всех, кого прибивало достаточно близко к английскому берегу. И даже если бы мы вдруг решились на операцию по спасению и по какой-то счастливой случайности смогли бы причалить, не разбив нашу снекку, против четырёх десятков саксов нам не выстоять. Слишком сильно мы все были измучены борьбой со штормом. Я даже не был уверен, что сумею поднять щит.
— Всё кончено, Кетиль! Надо уходить! — кормчий повторял свои слова раз за разом.
И только когда хёвдинг увидел, как трое саксов выволокли на серый пляж человека в меховых штанах, напоминающих свалявшуюся шкуру, он отвернулся.
— Разворачиваемся, — мрачно произнёс хёвдинг. — Уходим. Пока и нас не разбило о скалы.
Мы развернули снекку ещё раз, стараясь не обращать внимания на радостные крики англичан, провожающих нас насмешками и улюлюканьем. Мы ещё живы, а значит, мы вернёмся и отомстим. И за конунга Рагнара, и за насмешки, и за всё остальное. Отомстим так, что это запомнит вся Англия.