В пляшущем кузове старой машины,плюхаясь в реки, влетая в дожди,мы проносились через осинник,дикий малинник... нет, погоди.Ветром и кепки и шапки сдиралои надувало, как парус, пальто.Сердце орало про козни тирана...Нет, все не то.Просто запомнились сумерки, свечи,двор постоялый, горящая печь,добрых хозяев невнятные речи,хоть и казалось, что русская речь.Это поляки... а эти вот — венгры...Как занесло их в Сибирь, в глухомань?Кто-то бормочет, что нету им веры.Ты
уж молчи, душу не рань.Хоть мы ни в чем не виновны с тобою,но согласимся, обжегшись слезою,все впереди, все впереди:ненависть грянет еще, погоди.Люди родные уедут... Но вряд лис радостью встретят тебя вдалеке,как привечали, когда мы озяблина грузовике.Здесь по единым мы жили законам,лагерным, дружеским... Но ведь не век мучиться должен в краю удаленном чужой человек.
«Уняв на сердце боль, исчезнуть, раствориться...»
Уняв на сердце боль, исчезнуть, растворитьсяв покое сладостном средь клевера и пчел...Увидев, как висит недвижно в небе птица, —улечься в тень ее, как будто в дом зашел...И, молнию поймав над речкою, согреться...и льдом со лба стереть всех горестей следы...Все можно. Только лоб железным стал, а сердце — кочует там, где ты...
В дверях
Пыль месил я на дороге и теперь вот здесь стою,чтоб, споткнувшись на пороге, рассказать вам жизнь свою.Ничего-то мне не надо — ни воды, ни сухаря.Все блаженство, вся награда — ваша местная заря.Ваши речки и дубравы, желудь желтый и резной...Жить хотел я ради славы — глупый парень, что со мной?Слава — красная заплата, как сказал большой поэт.Хватит мне плаща заката. А покоя в сердце нет.Я пришел, чтобы проститься с тягою волшебных стран,откусивши, как лисица лапу, влезшую в капкан...Мне холмы у вас дороже всех вулканов вдалеке.Здесь дремал я средь сорожек в лодке звонкой, на реке.Здесь я пел — и вместе с тучей, вместе с молнией летел.Я мечтал о доле лучшей. Знал бы я, чего хотел!Как письмишко, на пороге не сквозняк меня трясет,а твой взгляд, слепой и строгий, мой народ...Пропустите же! Отныне буду хоть дворы мести.Ведь не зря мне на чужбине, в электрической пустыне,снился сладкий дух полыни, и мороз шел по кости!
«Я стал просыпаться под утро — лежу в темноте...»
Я стал просыпаться под утро — лежу в темноте,грехи вспоминаю свои... ощущенья морозны...Но я говорю про себя: прегрешения тепростительны и несерьезны!И вновь засыпаю... и вновь пробуждаюсь в тиши...И снова себя убеждаю, но вижу — напрасно.Ах, кто же упорствует это в глубинах души?И все-то ему непонятно, неясно...
«Вышел к берегу, смиряя в сердце ярость...»
Вышел к берегу, смиряя в сердце ярость.Вдруг споткнулся, спички смяв в руке.Что ты там увидел? Это парус,Господи, белеет вдалеке!Средь баржей под сизой крышей дымаи военных серых кораблейвсе же это так непостижимо —белый парус милых детских дней.Или то волна стоит седая?Вот обрушилась — и нет ее...И клокочет, сладко замирая,сердце проясневшее твое.
«Давай держаться на борту...»
Давай держаться на борту,держаться страстно,хоть ветер валит в темноту,гнетет ужасно.Давай держаться в облаках,на гибких крыльях.И в тесных зябких рудниках,почти в могилах.Легко и сдаться, и упасть,в слезах излиться.Но пусть над шеей волчья пастьнапрасно злится!Себя совместно сохранятлюбовь и воля.Безверье — смерть, унынье — яд.Держись средь поля!Держись на бешеном ветру,в морозном мраке.Ты не умрешь, я не умру —напрасны враки.Есть сладкий труд, сад на заре,есть тяжесть долга.Давай держаться на земле,вдвоем и — долго.
«Свечек кривые огарки...»
Свечек кривые огарки.Окаменевший хлеб.Жалкие наши подарки —так был наш мир нелеп.Но мы горели глазами,но мы любили метель,но мы стояли часами,глядя на высшую цель —то ль на звезду-невидимку,то ли вдали города,то ли в кулак, в дырку,сами не зная куда...
Поэт
А. Пчелкину
В чем нам каяться? Мы же не каины,братьев рбодных не убивали.Разве лишь муравьев нечаянно,да и то, признаться, едва ли.В чем нам каяться? В том, что верилии второму вождю, и шестому...А в итоге в очках, как Берия,сами ходим бочком по дому.Наши первые строчки туманныео строителях, о дорогахбыли радостно приняты мамамина истертых, как седла, порогах.Только где они нынче, те радуги,села детства и чистые речки?Вера в правду была взаправду ли?Иль была — как записка у печки.А вот если б мы все, сочинители,все полтыщи поэтов русских,закричали: уйдите, мучители,вы, Дантесы, свиные ушки, —посадили бы нас, наверное.Но народ всколыхнулся бы — точно.И страна засияла бы вербная.И явилось бы счастье досрочно.Ну а мы, осененные славою,под плитой в километр возлегли бы...Но молчали поэты державные,вот и живы, как древние рыбы.Так что каяться глупо, не правда ли,стоя в мире холодном и каменном?Мы — себя убившие Авели,тень свою назвавшие Каином...
Возвращение
Ты уехал далёко, прославлен теперь и высок.И народ удивленно простил: победитель, он прав.Но приедешь пройтись по полям — и ржаной колосок,оторвавшись, пролезет, как в детстве, в твой быстрый рукав.Ты мурлычешь, спешишь, ты руками размахивать рад,ну а колос крадется, на остья свои опершись,он под мышку прошел... вот немного качнулся назад —и ударил вдруг в самое сердце.Проклятая жизнь!И руками врачи разведут: непонятная смерть.От простого, от мягкого желтого колоса ржи?Или как посмотреть?От забвенья и лжи?
«Ударит ветр осенний, пронесет...»
М. Саввиных
Ударит ветр осенний, пронесетлиству над крышами, и птицы мигомпод крыши спрячутся, тайком толкуяо предстоящем перелете... провод,оторванный от старого столба,ударится в другой и обовьет.И отчего-то станет в шуме этомтоскливо сердцу, хоть и мы с тобоюздесь остаемся, не летим далёко,но свет мигает, телефон молчит,и потерялась записная книжка.Да, впрочем, адреса моих друзей —их двое на земле еще осталось —я помню... Напишу сегодня снова,что под пером не слушается слово,как ртуть бежит, сгорает вдруг, как спичка,подмигивает, как в окне синичка.Коль сказано — в начале было Слово,то и в конце не избежать иного.Оно уже не наше — Боже правый,мы счастливы Твоей единой славой.Напоены Твоей рекою млечной,разведены Твоей любовью вечной...
