Древний Китай. Том 3: Период Чжаньго (V—III вв. до н.э.)
Шрифт:
Примерно о том же идет речь в 32-й главе трактата, озаглавленной «Против музыки». Почему же музыка, которая в китайской традиции всегда ассоциировалась с эстетикой, с изящными искусствами и понятием прекрасного, оказалась помехой в конструкции, призванной улучшить жизнь людей и сделать их счастливыми во всеохватывающей любви друг к другу?
С самого начала Мо оговаривается, что в принципе он осуждает музыку и всю связанную с ней ненужную роскошь вроде банкетов и праздников, особенно пышных среди высокопоставленных людей, не потому, что звучание музыкальных инструментов неприятно, а созерцание украшений не радует глаз, не потому, что вкус деликатесов противен, а красивые
Когда древние брали налоги, все понимали, что это необходимо для строительства лодок или колесниц, которые полезны для людей, ибо с их помощью можно передвигаться. Что заботит обычного человека? Не быть голодным, иметь одежду и отдыхать, когда он устанет. Поможет ли обеспечить это музыка? Нет! Музыка нужна для высокопоставленных верхов. Она услаждает их быт, причем для того, чтобы все было сделано в лучшем виде, используются усилия многих сильных и здоровых мужчин и женщин, которых ради услаждения верхов отрывают от полезных дел. Вот почему от музыки один вред!
А сколько хорошей еды и одежды уходит на тех, кто услаждает верхи своей музыкой и танцами! Сколько администраторов отрывается от своих дел и не заботится о том, чтобы удовлетворить элементарные нужды простых людей! А ведь они должны были бы не наслаждаться роскошью во дворцах, а истощать свои силы и ум в делах административного управления на благо людей! Люди трудятся каждый на своем месте, напрягают все силы — это их обязанность. А правители и министры тратят время на развлечения! А если бы на это тратили свое время и простые люди, кто бы работал и производил все необходимое? И Шанди не поддерживает музыку, но, напротив, насылает бедствия! [Мо-цзы, с. 155–162; Mei, 1929, с. 175–181; Watson, 1963, с. 110–116].
Смысл главы сводится к очень краткому резюме. Музыка и все эстетические излишества, вся роскошь— для верхов. Мало того, что только это высокопоставленное меньшинство услажает себя роскошью, которая дорого стоит и содержится на налоги с народа, верхи еще и тратят свое время и мысли на развлечения вместо того, чтобы заботиться о благе народном. Народу же некогда заниматься музыкой и восхищаться красотами. Ему надо работать, чтобы прожить.
Казалось бы, в этом случае есть некая здравая мысль человека протосоциалистических убеждений, заботящегося о том, чтобы максимальное число людей было поставлено в равные условия и чтобы те, кто оказался в позиции «более равных», не злоупотребляли этим, но, напротив, отдавали бы все свои силы благу основной массы простых людей. Намерения благие, коими, как известно, вымощена дорога в ад. И если отбросить то, что двигало мыслителем Мо, когда он создавал свои филиппики против издержек на похороны, траур и роскошь (а им, вполне возможно, двигали благородные устремления к равенству людей, к сокращению возможностей для злоупотреблений со стороны тех, кто в силу служебного или социального положения был «более равным», чем масса остальных), то останется обнаженный и весьма неприглядный факт: раз нельзя, чтобы наслаждались музыкой и роскошью все, пусть не наслаждается этим никто!
Мо даже не ставит вопроса о том, что у людей может быть потребность в развлечении, в музыке, в танце или вообще в красоте. Точно так же как он не задается вопросом о том, что достойно похоронить любимых родителей не только долг, но и потребность соответствующим образом воспитанного традицией человека. Любого, даже самого бедного. Что по любимым покойникам люди хотят справить траурные обряды, пусть и не слишком сложные, длительные и тем более дорогие. Наконец,
Как и у всех одержимых идеей принесения блага человечеству, у Мо-цзы нет ни времени, ни желания подумать, к чему может привести осуществление его утопии. У него нет сомнений в том, что предлагаемое им принесет благо людям. Он озабочен лишь тем, как обеспечить это благо. Он понимает, что без вертикальной иерархической лестницы «более равных» не обойтись, что этим «более равным» нужно хорошо платить, иначе их деятельность будет неэффективной. Он сознает, что управляемый народ должен слушаться управителей, что с ними простые люди под страхом наказаний должны солидаризироваться, что нужны даже доносы на несогласных — иначе не будет в обществе порядка.
Единственное, что его смущало, так это противоречие между идеей равенства, заложенной в проповедь всеобщей любви и взаимной помощи, и стоящей над обществом группой всесильных и всевластных «более равных». И чтобы сгладить это очень уж заметное противоречие, он и обрушивается с такой яростью на музыку и все эстетически достойное, на богатые похороны и длительный траур, выступая защитником простых людей, их прав не содержать своими налогами развлекающиеся верхи.
С одной стороны, кричащее противоречие между равными и «более равными» тем самым несколько смягчается, с другой — все убеждаются в том, что Мо на стороне равновеликого большинства, что он против ненужной роскоши и тяжелых налогов, словом, он за народ. Более того, за всю Поднебесную, за всех. В этом смысле следует понимать и его выступления против войн (17-19-я главы трактата).
Глава 17 начинается с констатации того, что любая кража чужого имущества, грабеж и насилие наносят ущерб, причем, чем весомее потери в результате этих беззаконных действий, тем с более серьезным преступлением мы имеем дело. Все вроде бы это понимают. Но когда речь заходит о еще большей по масштабу несправедливости, об агрессивных войнах, далеко не все готовы осудить их. Если кто-то убил человека, он убийца и может быть осужден на смерть. Если он убил десятерых или сотню, он стократ убийца. Но вот парадокс! Когда речь заходит о войнах, люди смотрят на это иначе, считают их справедливым делом, часто радуются уничтожению людей. Что они, не видят разницы между справедливостью и несправедливостью? [Мо-цзы, с. 81–82; Mei, 1929, с. 98–100; Watson, 1963, с. 50–51].
Глава 18 продолжает тему. Обычно воюют не зимой (зимой холодно), и не летом (очень жарко), и не весной (сельскохозяйственные работы), а осенью. И сколько средств уходит на вооружение и снаряжение армий! А сколько людей гибнет (не считая воинов) от того, что их посевы загублены! Сколько животных, лошадей и быков, не возвращается с поля боя! Когда встает вопрос, зачем же причинять людям столько вреда, раздается в ответ, что правитель жаждет славы победителя и богатых трофеев. Мо считает, что в победе как таковой нет никакой пользы, а трофеи едва ли покрывают затраты.
Сторонники войн утверждают, что в результате побед сильные государства обретают новые земли и новых подданных. Мо-цзы отвечает на это: «Несколько государств получают выгоду, но это не соответствует дао! И сколько небольших государств погибли, будучи поглощены крупными! Поэтому следует решительно осудить агрессивные войны!» Тем, кто считает, что гибнут лишь слабые государства и неумелые правители, Мо-цзы напоминает о недавних событиях: Хэ Лy, правитель царства У, одержал много побед, а его царство все равно погибло. Цзинь долго было могущественным, а ныне распалось на части. И не такая ли судьба грозит тем, кто сегодня рвется в бой? [Мо-цзы, с. 82–88; Mei, 1929, с. 101–106].