Древний Китай. Том 3: Период Чжаньго (V—III вв. до н.э.)
Шрифт:
Факты здесь бесцеремонно извращены. Утверждается, будто Шунь основную часть жизни занимался тяжелым трудом, что родители его не любили, что трон он получил в преклонном возрасте, когда уже не мог наслаждаться жизнью. Неудачи преследовали его. В частности, сын его был неспособен управлять Поднебесной, так что трон был передан чужому человеку— Юю. Словом, есть основания считать Шуня едва ли не самым несчастным и неудачливым человеком в Поднебесной.
Юй, сменивший Шуня, тоже занимался в основном тяжелой работой, вследствие чего все тело его было в мозолях. Он не имел времени жить в своем доме и не мог увидеть родившегося у него сына, дать ему имя. В общем, Юй был измордованным жизнью несчастным человеком, жившим очень скромно и чуть ли не умершим в бедности.
Знаменитый Чжоу-гун вынужден был скрываться от завистливых братьев, пока не одолел их. На него всю его жизнь клеветали. Его не любил один из виднейших сановников Чжоу — Шао-гун.
Конфуция, как известно, тоже жизнь не баловала. Он попадал из одной переделки в другую. На него валились одно несчастье за другим, то в Сун, где его чуть не раздавило упавшее дерево, то в Вэй (имеется в виде древнее Малое Вэй), где у него были неприятности, вынудившие покинуть это царство, то в других землях Поднебесной. Одним словом, несчастий, оскорблений и неудач было столько, что Конфуция можно считать чуть ли не суетливым неудачником.
Итак, все четверо великих при жизни были лишены радости, обременены хлопотами, их преследовали неудачи, оскорбления и бедность. Одно утешение — все они обрели посмертную славу. Резюме очевидно: кому нужна такая слава, если за нее заплачено неудавшейся жизнью [Ле-цзы, с. 83–84; Малявин, 1995, с. 371; Forke, 1912, с. 54–56] [171] .
В этом небольшом пассаже на историческую тему поражает смесь всем хорошо известных реальных фактов с бесцеремонным их утрированием, извращающим суть. Вроде бы все так и было, как излагает Ян. Но хорошо известно, что было не так или по меньшей мере не совсем так, что кроме несчастий и неудач у всех перечисленных им были и великие достижения, высоко оцененные другими и запомнившиеся на века. Вполне очевидно, что Ян, как и Мо, использовал предания старины для того, чтобы подкрепить собственные идеи.
171
14 В конце этого рассказа упомянуто о судьбах антиподов древних мудрецов, последних правителей Ся и Шан. Презренные в представлении древнекитайской традиции Цзе и Чжоу предстают в изложении Яна в виде проживших свою жизнь счастливо и радостно, умело пользовавшихся богатством и властью людей.
Показательно, что в одном из сюжетов 7-й главы «Ле-цзы» прямо дается понять, что извращать древние предания — дело вполне естественное и чуть ли не само собой разумеющееся. События глубокой старины мало кому в точности известны, старое быстро забывается, а раз так, то не грех изложить его в том смысле, как это кажется тебе наиболее подходящим [Ле-цзы, с. 85; Малявин, 1995, с. 373; Forke, 1912, с. 59–60].
Ян Чжу вполне логично связывает свое презрение к посмертной славе с рассуждениями о жизни! Она так коротка и наполнена страданиями. Так для чего же жить? Ответ недвусмыслен — только для радости, для обладания изысканной едой и роскошной одеждой, приятной музыкой и красивыми женщинами. Если же мы лишены всего этого, то чем мы отличаемся от преступников, закованных в цепи? Именно так, полагает он, понимали жизнь люди в древности, которые не отказывали себе в удовольствиях и не очень-то мечтали о посмертной славе. В качестве доказательства приводятся рассуждения Гуань Чжуна на тему о «вскармливании жизни» (ян шэн). Гуань Чжун в беседе с неким Янь Пин-чжуном будто бы говорил о том, что следует ублажать свое тело, позволять себе (своим ушам, глазам, носу, даже мыслям) то, что хочется, ничем себя не обуздывать и ничего не стесняться. Всякое стеснение ведет к насилию, а тогда нечего и говорить о ян шэн [Ле-цзы, с. 79; Малявин, 1995, с. 365].
Идея вольной жизни тесно связана у Яна Чжу с проблемой жизни и смерти. Он, пожалуй, может считаться первым среди древнекитайских философов, кто всерьез поднял эту проблему, но понимание ее он сводит к примитивной идее: пока ты жив, ты можешь получить от жизни все, что пожелаешь, а когда умер— являешь собой груду гниющих костей, не более того. И здесь нет разницы между великим Яо и презренным Цзе. Вот что написано об этом в 7-й главе «Ле-цзы»:
«То, что делает вещи отличными друг от друга, — это жизнь, что делает их одинаковыми — смерть. При жизни умные и глупые, знатные и ничтожные различаются, в смерти же все они одинаковы, все смердят и разлагаются, гниют и уничтожаются… Но не во власти человека быть умным или глупым, знатным или ничтожным, как не зависят от него смрад и разложение, гниение и уничтожение. Стало быть, жизнь не зависит от живых, а смерть от мертвых». И далее: «Быть умным не зависит от умных, а глупым — от глупых; быть знатным не зависит от знатных, а ничтожным — от ничтожных. Это значит, что все вещи равны в жизни, равны и в смерти, равны в мудрости и глупости, в знатности и в ничтожестве. Умирают и десятилетний, и столетний, и добродетельный, и мудрый, и злой, и глупый. При жизни ты Яо и Шунь, а по смерти — гниющие кости. При жизни Цзе и Чжоу (Чжоу Синь шанский. — Л.B.), а по смерти — сгнившие кости. Сгнившие кости одинаковы — кто увидит разницу? Следует наслаждаться при
Ряд рассуждений Яна имеет более широкое философское содержание. Он отмечает, в частности, что человек наименее всего защищен от опасностей, что для этого его ногти и зубы, руки и тело с нежной и легко ранимой кожей мало приспособлены. Зато он наделен разумом и способен в борьбе за существование опираться на него. Разум же диктует каждому понимание приоритета знания перед голой силой. Человек знает, что его тело и окружающие его необходимые вещи не принадлежат целиком ему, но то и другое жизненно важно для его нормального существования. Вместе с тем он понимает, что и его тело, и окружающие его вещи принадлежат Поднебесной (что можно воспринимать как природе в целом). Судя по этому пассажу [Ле-цзы, с. 85], Ян временами мог подняться выше элементарного гедонизма, что, безусловно, делает ему честь, свидетельствует о нем как о мыслителе. В 7-й главе есть рассуждения Яна о судьбе-мин, которая как внутри каждого, так и вне всех нас. Судьбе не следует перечить и идти ей наперекор. Здесь отчетливо проглядывают элементы фатализма, но преувеличивать значимость их едва ли стоит. Фатализм Яна и его покорность судьбе в основном выражаются в том, что жизнь не вечна и все умирают. И именно эта нехитрая мысль лежит в основе гедонизма Яна: живи, пока живется, не упускай коротких отпущенных тебе дней, наслаждайся жизнью и не заботься о чем-либо другом, например о делах, полезных для людей и приносящих добрую славу, но бесполезных для наслаждения жизнью.
Сущность доктрины Ян Чжу
Асоциальность— главное, что разительно отличает Ян Чжу от предшествовавших ему мыслителей конца Чуньцю и начала Чжаньго.
Такого рода асоциальность как эпатирующий общество феномен появилась далеко не случайно. Социальное и экономическое развитие чжоуского Китая, как упоминалось, шло очень быстрыми темпами. Росли города, развивались товарно-денежные отношения, и все более явственной становилась тенденция к приватизации. Не только те, кто был причастен к власти, к социальным верхам, аристократической знати, но любой разбогатевший простолюдин мог позволить себе многое: всласть наслаждаться едой, одеждой и различными удобствами, красивыми женщинами и приятными мелодиями — словом, всем, что украшает жизнь.
В IV в. до н. э. такого рода нуворишей появилось в Поднебесной уже достаточно много. Разумеется, среди них число сибаритствующих бездельников и стремившихся только к наслаждению социальных паразитов было ничтожным. Подавляющее большинство составляли труженики, которых вполне можно сопоставить с веберовскими пуританами с их протестантской этикой. Эти люди, добывшие свое состояние тяжелым трудом и потому ценившие и методы его достижения, как правило, были высокоморальными.
Что касается морали, давно и хорошо известной в Китае этической нормы, то она была заложена глубоко в китайской традиции и стократ усилена Конфуцием. Ее трудовая составляющая занимала важное место и играла огромную роль. Члены обычно весьма многочисленной семьи любого, даже уже достаточно давно разбогатевшего простолюдина работали не покладая рук. Это значит, что богатые люди в городах и деревнях отнюдь не были социальными паразитами и не мечтали о сладкой жизни за чужой счет. Во всяком случае, ни в одном из многочисленных текстов того времени нет и намека на это.
Есть немало рассказов, которые повествуют о гостях, живших на правах приживал при домах богатых должностных лиц или купцов вроде Люй Бу-вэя. Но это были отнюдь не социальные паразиты. Они либо служили хозяину, либо занимались интеллектуальным трудом, осмыслением окружающей их действительности, пользуясь гостеприимством предоставившего им приют господина. Именно среди них могли появиться мыслители вроде Ян Чжу.
Уже не раз упоминалось об осевом времени как об эпохе рождения различного рода идей. Свою доктрину выдвинул Конфуций, свою — Мо-цзы, то же сделал и Ян Чжу. При этом никто (включая и Ян Чжу) не предлагал разбогатевшим перестать работать и начинать бездумно проедать все то, что ими с таким трудом на протяжении жизни ряда поколений накоплено. Да никто и не стал бы слушать такого рода пропагандистов.
Но в чем же в этом случае смысл идей Яна и как расценивать сетования Мэн-цзы на то, что они «заполонили Поднебесную», а также упоминания Чжуан-цзы об идеях Мо и Яна как о некоей паре экстравагантных теорий? Дело в том, что сам факт появления разбогатевших простолюдинов дал сильный толчок работе абстрактной мысли (что всегда было свойственно осевому времени). Проще говоря, если появились богатые, которые не служат и имеют свободное время и возможность использовать свое богатство по собственному разумению, то перед обществом в лице некоторых абстрактно мыслящих его представителей не может не встать вопрос, как наилучшим образом использовать это богатство. Еще и еще раз важно обратить внимание на то, что речь не идет о самих разбогатевших простолюдинах и тем более о тех богатых чиновниках или не исчезнувших еще аристократах, которые заняты делом, исполняют ту или иную должность.