Древний Рим. Честь преторианца
Шрифт:
Пусть достанется победителю схватки. Неважно – выжившему гладиатору, что едва стоит на ногах или косматому красавцу с сапфировыми глазами и окровавленными клыками.
Фурий припомнил Марса – своего любимого льва, за триумфами которого не раз наблюдал, еще сидя рядом с Тиберием. Что может быть прекраснее, чем звериная грация и мощь вкупе с уверенностью в своем праве рвать слабую плоть.
Есть еще Хрисагора – сильная, молодая львица. Она привлекла внимание Фурия тем, что долго играла со своими жертвами, прежде чем ударом могучей лапы размозжить череп преступника или бестиария – гладиатора, обученного драться с дикими зверьми.
Как ничтожны эти судороги на любовном ложе перед таинством смертельного поединка!
Фурий разочарованно взирал на подпрыгивающие груди Мелины, когда она плавно поднималась и вновь опускалась на худые бедра музыканта. Тот жалобно всхлипывал, закатывая глаза и смешно кривил губы то ли от боли, то ли от восторга. Унылое зрелище. Даже актерскую игру интересней смотреть.
Фурий крикнул слугу и велел принести ужин, но увидев перед собой огромного лангуста тотчас вспомнил об одной давней забаве в лупанаре на Новой улицы.
– Афес, пошли весточку Дакрону, передай, что я жду его в «Голодной устрице». Да вели подать простую одежду, я хочу выйти тайно.
– Кто будет сопровождать вас, господин? – поклонился грек.
– Преторианцы префекта Кассия, кстати, старика я тоже беру с собой, ему надо размяться, в последнее время он замкнут, будто что-то скрывает от меня. Амфора цекубского хорошо развязывает язык, особенно за пределами дворца.
Когда под охраной десяти вооруженных стражей, укрытый широким галльским плащом, Фурий покинул свою резиденцию, на Палатин опустилась ветреная ночь.
В этот раз гроза прошла стороной, только на западе еще долго были заметны ослепительные вспышки молний, разрывавшие темный покров небес.
Глава 14
Встреча в саду
Если вдруг забредаешь в каменную траву, выглядящую в мраморе лучше, чем наяву, иль замечаешь фавна, предавшегося возне с нимфой, и оба в бронзе счастливее, чем во сне, можешь выпустить посох из натруженных рук: ты в Империи, друг.
Валия
Покинув дворцовые термы, я до самого вечера бродила по белым песчаным дорожкам сада. Созерцание старых дубов, стройных пиний и кипарисов, между которыми весело журчали струи фонтанчиков, немного утешило меня. Никогда прежде я не видела таких роскошных розовых кустов и невольно отвлекалась от грустных мыслей, вдыхая чарующий аромат полураскрытых бутонов.
В императорском саду можно было заблудиться: заросли мирта и олеандра, клумбы с ирисами, фиалками, нарциссами и тропинки между ними напоминали настоящие лабиринты.
Мне попадались рабы разного возраста, кто с ведром и лопатой, а кто и с большими ножницами, – столь величественные сады требовали ежедневного кропотливого ухода. Я видела кустарники, подстриженные в форме животных и птиц, например, фазанов и медвежат из самшита.
Подневольные рабочие тоже порой замирали, любуясь белоснежными лебедями, скользившими на глади маленьких прудов или задирали головы вверх, чтобы прислушаться к пению птиц, привезенных из разных уголков империи.
Когда же взгляд мой натыкался на мраморную статую, я отворачивалась, вспоминая коварство и низость Фурия. Смутная мечта о бегстве была разбита, все выходы из сада охранялись преторианцами, моя жалкая попытка покинуть дворец не увенчалась бы успехом. Нужно действовать осторожнее и тщательней подготовиться.
Может, Борат выведет меня из этой ловушки… Он настаивал на разговоре, но видеть солдата сейчас не хочу. В душе сплелись стыд и досада. А ведь Борат вел себя достойно, почти не пялился и не лапал меня, хотя мог бы в свою очередь отомстить за мое пренебрежение к его персоне прошлой ночью.
Надвигается гроза. Может, спрятаться в одном из искусственных гротов, вход куда едва виден из-за густого плюща… Отодвигаю живую завесу растений, вглядываюсь в полумрак. Там прохладно и пахнет сухим подвалом, а еще в глубине пещеры расставлены бюсты римских богинь. Их незрячие выпуклые глаза пугают меня. Нет, лучше промокнуть, но добежать до дворца.
Порыв ветра растрепал мои волосы, бросил в лицо горсть сухих листьев и сора. Пока я моргала и вытирала слезы, сидя у маленького бассейна, даже не заметила, как подошел Борат.
– Вот ты где! Я уже обыскался, сначала думал, побежала жаловаться старику Катону.
– Как видишь, всего лишь собираюсь утопиться!
Откуда только у меня взялись силы дерзить. Почему-то я совсем не боялась большого хмурого мужчину. Он ничего не скрывает, говорит прямо, что думает и чего желает.
Борат внимательно вглядывался в мое лицо, а потом протянул руку. Я гневно ее оттолкнула, а он усмехнулся.
– У тебя веточки в волосах, я хотел убрать.
– Лучше скажи, где сейчас этот извращенец?
– О ком ты говоришь? – наивно изумился Борат.
– Самому догадаться трудно?! – гаркнула я. – Смотрю, ты неплохо устроился – местечко тепленькое, платят солидно, так еще и развлечения между делом. Часто тебе отдают приказы голых баб щупать?
Меня трясло от злости и несправедливости, а может, от страха, который я тщетно пыталась скрыть. В памяти резко встали описания расправы над первыми римскими христианами во времена Нерона – несчастных зашивали в шкуры оленей и выводили на арену, куда позже запускали тигров и львов. Толпа зрителей, занявшая Колизей, улюлюкала и гоготала, глядя, как женщин и детей рвут на части голодные хищники.
Кажется, я покачнулась, и Борат меня подхватил, тесно прижимая к себе. А потом у моего лица раздался знакомый жаркий шепот:
– Я надеялся, он не тронет тебя в память о сестре. Все так думали. Ты немного похожа на Марциллу. Такая же добрая и нежная, говоришь красиво и складно. Она часто плакала и бывала больна, и тогда он днями сидел у ее кровати, обещал исправиться. Потом она потеряла ребенка и совсем слегла. Фурий собрал лекарей, обещал им немыслимые богатства, лишь бы вернули цвет ее бледным щекам и прежнюю улыбку. Фурий очень ее любил.
Конец ознакомительного фрагмента.