Древний Рим. Имена удовольствий
Шрифт:
Дакос снова взял меня за руку и я послушно отправилась за ним по узкой улочке, мощеной базальтовыми глыбами — плитами.
Мы шли довольно долго и я даже порядком устала и немного натерла ногу новой обувью. Еще чуть-чуть и начну ныть и даже ругаться. Пусть на руках тащит меня домой, не хочу я никаких чудесных мест. Мы уже миновали шумные улицы и оказались на окраине города.
— Не беспокойся, Госпожа, дом твоего родственника совсем рядом, мы выйдем к нему, если отправимся напрямик, когда тебе надоест. Смотри, разве здесь не красиво?
И мне пришлось согласиться… Это была тенистая оливковая рощица, в глубине которой находились какие-то развалины. Я подошла ближе и замерла от восхищения. Дакос был совершенно прав, это было необыкновенное убежище. Тихо и свежо, из треснувшей каменной амфоры вытекает тоненький ручеек и только его робкое бормотание нарушает покой зарослей самшита и плюща, что густо оплел стены, некогда бывшие молитвенным домом.
Я отвела рукой темно-зеленые лианы и увидела облупившуюся фреску — изображение ибиса — священной птицы египтян.
— Должно быть, и тут прежде поклонялись Изиде. Но почему-то решили уйти на другое место, наверно, поближе к центру города. А зря… Тут такая сказочная атмосфера.
Я зачерпнула в пригоршню воды из ручья и с наслаждением утолила жажду, умыв заодно и лицо. Сегодня был очень жаркий день… Вслед за мной умылся и Дакос. Прямо ритуал какой-то, осталось произнести клятвы вечной дружбы и верности. Но в сердце мое вдруг начал заползать ядовитый змееныш страха. Мы ведь совсем одни, далеко от людей и ничто не помешает бывшему гладиатору проявить настойчивость. Было крайне неразумно идти сюда с ним, но, возможно, я преувеличиваю и мне ничего не угрожает.
Делая вид, что осматриваю развалины, я отошла подальше от мужчины, но Дакос не отставал и я уже скоро почувствовала на своем плече его тяжелое горячее дыхание.
— Не убегай от меня. Я же все равно буду быстрее.
— Я должна тебя бояться?
Теперь мы стояли друг напротив друга и я строго смотрела в его карие глаза, вокруг которых расходились лучики мелких морщинок. Интересно, на сколько лет он меня старше… Ему точно около сорока.
— Меня — нет, а вот себя, пожалуй, опасаться стоит. Иди ко мне, я тебя спасу… от твоих сомнений.
— Ты это о чем?
— Ты же хочешь любви, ты изнемогаешь от желания, но противишься обычным потребностям тела. Так недолго и захворать. У тебя давно не было мужчины, это видно…
— А с чего это ты решил, что я уже не невинная дева? Может, я служу какой-нибудь своей собственной Весте и храню чистоту?
— Не-ет, ты уже знала мужчину и любишь любовь! Но редко получаешь от этого удовольствие. Я это вижу. Твой прежний мужчина думал только о себе и вечно спешил. А ты обижалась и плакала ночами, отвернувшись от него.
— Да, ты… просто телепат какой-то! Ты, и правда, колдун! Надо же мне заявить такое! Своей Госпоже!
— Я бы любил тебя иначе, Прекраснейшая… Я бы долго ласкал тебя. Пока ты сама не взмолилась о большем… Я бы целовал и облизывал тебя везде. Ни один римлянин не сделает тебе такого, а я могу, ведь ты для меня земное воплощение Богини Матери.
Я вытаращила глаза на фракийца. Вот это заявочка!
— И с чего же ты так решил?
— Я умирал от жажды, мой язык был похож на раскаленный жернов, и вот, когда муки были уже невыносимы и багряный туман застилал мне глаза, я из последних сил воззвал к Ней и потом увидел тебя… Ты сошла с неба и напоила меня своим молоком. Я не вкушал ничего лучше той влаги и понял, что сама Богиня в твоем обличье явила мне милость. А потому я буду служить тебе, как самой Матери.
— Отлично! Просто замечательно! Вот и служи, как родной матери, и забудь ко мне приставать.
Дакос шагнул ближе и мне пришлось задрать голову вверх. Мужчина положил руки мне на плечи, притягивая к себе вплотную, а потом наклонился и прикусил мочку моего уха, успев прошептать:
— Но, ведь ты мне не родная мать, Наталия.
— Отпусти! Слышишь, я приказываю!
— Что ты говоришь? А? Юпитер, верно, наказал меня и я внезапно оглох! Какое несчастье! Ты говорила, что желаешь отдыхать, я тебя понял… О, Прекраснейшая!
С этим словами и тихим, довольным смехом Дакос легко поднял меня на руки и понес вглубь развалин, заросших плющом и прочими ползучими лианами, что сплели вокруг подобие беседки. У меня отчаянно колотилось сердце и я внезапно поняла, что виной тому был не только страх, но и некоторое предвкушение. Кое в чем фракиец был совершенно прав. Здесь, в Риме, обласканном Богами и Цезарями, мне сложно было избегать соблазнов. Мое тело жаждало чувственных удовольствий и имя одного из них, несомненно, было — Дакос.
Мужчина бережно уложил меня на какую-то мягкую поверхность, кажется, прежде это был алтарь для жертвоприношений, а сейчас на нем лежали охапки каких-то веток и листьев. Откуда они тут взялись, интересно? Неужели, фракиец заранее устроил здесь лежанку, а может, и еще кого-то уже сюда приводил?
— Я не хочу! Я не собираюсь здесь с тобой развлекаться, а если попытаешься меня заставить, пожалеешь!
— О чем ты говоришь, Госпожа? Чудные мысли порой приходят в твою девичью голову… Мы просто полежим здесь вместе под сенью деревьев, а о чем же подумала ты?
Я не выдержала и рассмеялась! Вот же хитрец, просто невероятный мужчина! Если бы я не знала Гая, то непременно бы ответила взаимностью Дакосу, а любить сразу двоих… Кажется, я так не умею, впрочем, разве обязательно испытывать какие-то серьезные чувства для того, чтобы просто поиграть в нежность и ласку? Вот эта дилемма занимала меня теперь, а Дакос, похоже, терпеливо ждал моего решения, покусывая какую-то травинку, и глядя на меня своими темными насмешливыми глазами.
Я вдруг представила, каким был это воин прежде, у себя на родине. Веселый, по-мужски привлекательный добродушный силач, все местные девушки, наверняка, мечтали о нем. На праздники он вместе с другими пил пиво и горланил дикие песни и, может быть, даже танцевал народный фракийский танец, а ночью страстно имел свою фракийскую жену. Нет, даже спрашивать о ней не буду, зачем бередить его раны…