Древняя Русь и Скандинавия: Избранные труды

Мельникова Елена Александровна

На втором этапе, во второй половине IX – первой половине X в., когда формируется Древнерусское раннефеодальное государство, главной его консолидирующей силой становится великокняжеская дружина, куда входили и скандинавы. Успешность их деятельности всецело зависела от соответствия внутренним социально-экономическим процессам государствообразования в славянском обществе. Находники-варяги, собиравшие дань с племен новгородской конфедерации, были изгнаны, скандинавский «князь» был призван «со всей русью», т. е. дружиной, по «ряду», что стало традиционным обычаем новгородцев. Очевидно, что «славяно-варяжский синтез» [459] основывался на общности интересов князя, его норманнской дружины и местной новгородской знати: варяжские дружины на севере Восточной Европы были не только конкурентами местной знати в эксплуатации местного населения (борьба с этой конкуренцией и вызвала необходимость в «изгнании» находников), но и ее естественными союзниками, представлявшими готовую и не связанную с местными племенами вооруженную силу. Именно такую надплеменную нейтральную силу в противоречивых социальных, политических и этнических условиях и представляли призванные князь и дружина.

459

Пашуто В. Т. Русско-скандинавские отношения. С. 55.

Нейтральным, не связанным с племенными традициями, было и самоназвание скандинавов, отраженное словом «русь» [460] . Видимо, внутреннее тяготение к сплочению, равно как и стремление к внешним захватам, способствовали успеху политики Олега, объединившего Новгородскую и Киевскую земли. Дружина и войско Олега были

уже разноплеменными, а в том факте, что Олег легко овладел Киевом (как представитель «законного князя»), X. Ловмяньский усматривал заинтересованность местной знати в сильной княжеской власти [461] (немаловажно, что летописец изображает Олега освободителем восточно-славянских племен от хазарской дани). Дружина Олега прозвалась русью уже будучи полиэтничной. Видимо, этот этап в развитии названия «русь» засвидетельствован и Константином Багрянородным, у которого социальное значение названия доминирует над этническим [462] .

460

Хабургаев Г. А. Этнонимия «Повести временных лет». С. 218–219.

461

Ловмяньский X. Русь и норманны. С. 140–143, 238–239; ср.: Пашу то В. Т. Особенности структуры Древнерусского государства // Новосельцев А. П. и др. Древнерусское государство. С. 86–97. Предположение о договорных отношениях древнейшей руси – дружин Рюрика, Аскольда и Дира – со славянами делались еще М. П. Погодиным и А. А. Куником. Константин Багрянородный называет славян «пактиотами» росов; термин «пактиот» имеет ряд значений: от «данника» до «союзника», чему соответствует и характер взаимоотношений росов и славян в середине X в. (славяне поставляют и продают росам однодеревки, росы собирают полюдье и кормятся у славян).

462

При этом, впрочем, следует учитывать и особенности византийской, да и средневековой вообще этнонимии, где «этнические термины не являются этниконами в узком и в строгом смысле слова, но включают в себя обширную область географо-культурно-бытовых характеристик» (Бибиков М. В. Скандинавский мир в византийской литературе и актах // СС. 1986. Вып. 30. С. 101).

Распространение названия «русь» на полиэтничные дружины вело к быстрому размыванию первоначальной этнической приуроченности его к скандинавам. К середине X в. по всей территории расселения восточных славян от Киева до Ладоги распространяются дружинные древности, складывается «дружинная культура», впитывающая и сплавляющая в единое целое элементы разноэтничного происхождения. Ее носителями являются прежде всего великокняжеские дружины, присутствие которых отмечается по археологическим данным на важнейших водных путях, на погостах и в городах Древнерусского государства: в Верхнем Поволжье и Поднепровье, в Поволховье, а также на территории формирующейся «русской земли» в узком смысле – собственно в Киеве и в Черниговской земле. Включение этих земель в сферу действия великокняжеских дружин свидетельствует об их консолидации и формировании территории государства, подвластного «великому князю русскому», как он именуется в договорах руси и греков [463] .

463

ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 25, 34–35 [= ПВЛ-1996. С. 18, 23. – Прим. ред.].

Отсутствие четкой этнической атрибуции прилагательного «русский» в договорах подчеркивается тем, что имена доверителей, заключавших договор «от рода русского», имеют не только скандинавское, но и славянское, балтское, финское происхождение; при этом славянскими оказываются и имена некоторых представителей собственно княжеского «русского рода». Таким образом, названия «русь», «русский» здесь не связываются со скандинавами, а все территории, подчиненные великому князю, хотя и заселенные разноэтничными народами, называются «Русской землей» («от всякоя княжья и от всхъ людий Руския земля») [464] . Так в процессе консолидации разноэтничных территорий под эгидой великокняжеской власти возникает расширительное географо-политическое понятие «Русь» и «Русская земля» [465] .

464

Там же.

465

О неправомерности выделения первоначального узкого значения хоронима «Русская земля», «Русь», когда «наиболее древним, основным значением» его считается «значение общее, обращенное ко всем русским землям», см.: ПВЛ-1950. Ч. 2. С. 240–241 [Цит. по: ПВЛ-1996. С. 402. —Прим, ред.]; Лихачев Д. С. Прошлое – будущему. Л., 1985. С. 354–356; см. подробнее в комментарии в кн.: Ловмяньский X. Русь и норманны.

Наконец, с середины X в., когда в ходе укрепления древнерусской государственности складывается древнерусская раннесредневековая народность, «дружинные» некрополи X в. не столько являют собой картину значительного этнического смешения, сколько обнаруживают тенденцию к унификации культуры в отношении как социальной стратификации (выделение дружинных и рядовых погребений), так и обрядности (повсюду распространяется обряд сожжения, полусферический курган). Формирующийся общий древнерусский погребальный обряд отражал процесс этнической консолидации древнерусской народности. Условия такого этнического смешения в главных центрах Руси, где ведущую роль играла дружина, были благоприятны для распространения названия «русь» [466] и в этническом, и в территориальном плане на огромную подвластную Киеву территорию от Среднего Поднепровья до Верхнего Поволжья, Белозерья и Приладожья, по мере интеграции первоначальных носителей этого названия в состав восточнославянского общества. Этнически нейтральное, не связанное ни с одним из племенных этнонимов, что было особенно важно в эпоху борьбы с племенным сепаратизмом, название «Русь» оказалось наиболее приемлемым для новой восточнославянской этнокультурной общности.

466

Близкая точка зрения была высказана С. М. Соловьевым (Соловьев С. М. История России с древнейших времен. М., 1988. Кн. 1. С. 119), а затем на основании тщательного анализа летописей А. А. Шахматовым, который отмечал, что еще в XI–XII вв. живо было представление «о том, что имя Руси – это имя княжеской дружины, княжеских бояр и вообще правящих верхов» (Шахматов А. А. Разыскания. С. 324). «На юге Поляне получают имя Руси, широко распространяющееся затем всюду, куда проникает княжеский данщик, где садится княжеский дружинник» (Там же. С. 327).

Подобная эволюция названия «русь» не представляет ничего исключительного. Так, И.М. Дьяконов показал, что название «киммерийцы» восходит не к этнониму, а к обозначению конных отрядов иранцев, вторгшихся из Северного Причерноморья в Переднюю Азию в VII–VI вв. до н. э. [467] Отсюда проистекает сложность выделения археологической культуры и поисков особого народа, хотя к названию «киммерийцы» восходят известные античные топонимы Северного Причерноморья.

Такая эволюция названий, этнонима и хоронимов, особенно характерна для эпохи становления государств и сложения новых этнических общностей (народностей). Классические примеры были приведены еще В. Томсеном: Болгария, славянское государство, воспринявшее название от тюркской группы болгар, и романоязычная (по основному населению) Франция, название которой восходит к германскому племенному объединению франков. История последнего хоронима заслуживает внимания в связи с историей названия «русь». Очевидно, что и название «франки» не имело первоначально значения племенного этнонима: оно обозначало конгломерат германских племен [468] . Этимология его неясна, обычно его сравнивают с лат. franca «копье» [469] . С формированием Франкского государства название «франки» распространяется на все население Галлии (с VII в.), а сама Галлия в источниках VII–VIII вв. начинает называться «Regnum francorum» [470] . Наконец, со времен Капетингов название «Иль-де-Франс» («Остров Франции») закрепилось за королевским доменом – историческая параллель «Русской земле» в узком смысле.

467

Дьяконов И. М. К методике исследований.

468

Кор су некий А. Р., Гюнтер Р. Упадок и гибель Западной Римской империи и возникновение германских королевств. М., 1984. С. 132 сл.; Левандовский А. П. К вопросу о возникновении и распаде средневековых народностей // ВИ. 1968. № 11.

469

de Vries J. Kleine Schriften. В., 1965. S. 216–217.

470

История Франции. M., 1972. Т. 1. С. 48.

Итак, как это ни парадоксально, на всем протяжении своей истории скандинавское по происхождению слово имеет сколько-нибудь прямое отношение к скандинавам лишь в догосударственный период развития восточнославянского общества, а его эволюция отражает этнокультурные и социально-политические процессы становления восточнославянской государственности [471] .

(Впервые опубликовано: ВИ. 1989. № 8. С. 24–38)

Скандинавы на Руси и в Византии в X–XI веках: к истории названия «варяг»

471

Когда предлагаемая статья находилась в печати, появилась работа А. Карпозилоса о росах-дромитах (см.: Карпозилос А. Росдромиты и проблема похода Олега против Константинополя // ВВ. 1988. Т. 49). Контекст сообщений Псевдо-Симеона и продолжателя Феофана о росах-дромитах хорошо согласуется с предположением авторов о непосредственном восприятии термина ' в ранних византийских источниках (ср. у продолжателя Феофана: о! Pc6g…oi xai Apojiixai Xeyopevoi, oi ex yzvovq xoov Фрауушу xaBioxavxai, и славянский перевод: «Роусь… иже скеди глаголем, от рода варяжьска соушим» – Истрин В. М. Книги временный и образныя Георгия Мниха. «Хроника» Георгия Амартола в древнем славянорусском переводе. Пг., 1920. Т. 1. С. 567). В переводе наименование «дромиты» явно связывается с весельными судами – скедиями, или дромонами византийских источников, что соответствует раннему значению слова «русь» (ср.: Попов А. И. Названия народов СССР. С. 57).

Е. А. Мельникова, В. Я. Петрухин

Трансформация содержания названия «русь» началась еще в конце IX в., и для летописцев второй половины XI – начала XII в. оно полностью утратило первоначальный смысл, как этнический, так и профессиональный [472] . Это наименование выступает в летописях в этносоциальном и социальном значениях по преимуществу в пассажах, где излагаются «предания», передается архаичная традиция (историко-эпические повествования: сказание о призвании варяжских князей, рассказ о походе Олега на Царьград и т. п.). Его актуальное содержание определялось реальностью второй половины X–XI в.: возникновением и укреплением восточнославянского государства, включившего многочисленные славянские и неславянские народы. Название «русь» использовалось как политоним, а производное прилагательное «русский» – как обозначение новой этнической общности, включавшей славянские племена, жившие на территории Древнерусского государства. В этом качестве оно противостояло как племенным наименованиям, так и названиям неславянских народов, также вошедших в состав государства.

472

Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Название «русь» в этнокультурной истории Древнерусского государства (IX–X вв.) // ВИ. 1989. № 8. С. 24–38.

В то же время контакты восточных славян со скандинавами не прерывались, более того, наиболее интенсивными они стали в X в., продолжались они, приобретя в значительной степени характер межгосударственных отношений, и в XI в. Это требовало появления нового наименования для них, отличного от слова «русь». Таковым, как явствует из летописного словоупотребления, стало слово «варяг».

В рамках «норманнского» вопроса происхождение и значение слова «варяг» вызвали значительно менее острые споры, нежели слово «русь» – в первую очередь в связи с очевидностью его скандинавской этимологии и недвусмысленностью отнесения летописцем именно к скандинавам, «норманнам» западных источников. Отдельные, довольно редкие попытки связать «варягов» с прибалтийскими славянами или субстратным населением Южной Балтики [473] остались изолированными историографическими казусами [474] . Вместе с тем эта же очевидность определила кажущуюся ненужность специального исследования функционирования слова «варяг» в древнейших летописных сводах и уточнения его содержания: обычная его интерпретация как «скандинав на Руси» казалась вполне достаточной. При этом обсуждались лишь форма и значение исходного для него слова: vceringi или varangr «группа людей, объединенных взаимными обетами верности»; «военный отряд»; «торговая организация» и др [475] . Вызывало также недоумение то обстоятельство, что это слово не употребляется в скандинавских письменных источниках для обозначения скандинавов, находящихся или побывавших на Руси. Последнее А. Стендер-Петерсен объяснял случайностью дошедших до нас известий [476] , что, однако, малоубедительно, поскольку корпус древнескандинавских письменных источников огромен и достаточно представителен.

473

Кузьмин А. Г. «Варяги» и «Русь» на Балтийском море // ВИ. 1970. № 10. С. 28–55; Он же. Об этнической природе варягов // ВИ. 1974. № 11. С. 54–83.

474

Критический обзор см.: Schramm G. Die Warager: osteuropaische Schicksale einer nordger-manischen Gruppenbezeichnung // Die Welt der Slaven. 1983. Bd. 28. S. 38–43.

475

Подробнее см.: Ibid. S. 38–67.

476

Stender-Petrsen A. Varangica. Aarhus, 1953.

Все это дает основания еще раз обратиться к критическому рассмотрению происхождения, развития, содержания и функционирования слова «варяг» и родственных ему слов в византийских, скандинавских и в первую очередь древнерусских источниках.

«Повесть временных лет» (далее – ПВЛ) не содержит другого обозначения скандинавов, кроме слова «варяг», хотя летописец, составивший космографическое введение к ней (Нестор?), знает и современные ему обозначения скандинавских народов: «урмане» (норвежцы), «свей» (шведы), «готе» (готландцы). Именно эти наименования он и приводит, раскрывая свое понимание слова «варяг»: по Варяжскому морю «сдять варязи смо ко въстоку до предла Симова, по тому же морю сдять къ западу до землАгнянски и Волошьски. Афетово бо и то колно: варязи, свеи, урмане, готе, русь, агняне, галичане, вольхва, римляне, нмци, корлязи, веньдици, фрягове и прочии, ти же присдять от запада къ полуденью и съсдяться съ племянемъ Хамовым» [477] . Это вызвавшее множество толкований описание, согласно которому народы, живущие по берегам Варяжского (Балтийского) моря, достигают на востоке предела Симова (Ближний Восток), а на западе – Хамова (Северная Африка), соответствует в целом описанию в ПВЛ международных путей: пути «из варяг в греки» и из грек по Днепровскому пути и Балтийскому морю до Рима, а оттуда в Царьград, и в еще большей мере описанию Волжского пути в «море Хвалисьское» (Каспий), далее на восток в «жребий Симов» и назад через Двину, Балтийское море до Рима и «племени Хамова» [478] . Это описание соответствует и представлениям восточных географов о том, что Балтийское и Средиземное моря – проливы Океана, а Балтийское море соединяется с Черным.

477

ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 10 [Цит. по: ПВЛ-1996. С. 8. – Прим. ред.].

478

ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 11–12 [= ПВЛ-1996. С. 8–9. —Прим. ред.].