Древняя Русь. Быт и культура

Янин Валентин Лаврентьевич

И позднее, в XII в., русские паломники старались подмечать все особенности убранства главного храма византийской столицы — Софии Царьградской, всегда служившей образцом для подражания (Срезневский И.И., 1878, с. 95–109).

Церковное искусство греков удовлетворяло эстетическому чувству славян, сложившемуся еще в пору язычества с его верованиями и ритуалами.

Русские мастера не проходили стадию ученичества, они приняли христианские виды искусства от греков в том высоко развитом виде, которого оно достигло к эпохе Комнинов (Щекотов Н.М., 1914, с. 5–29). Уже в X–XI вв. киевские мастера познакомились со сложным искусством мозаики и фрески, о чем можно судить по раскопкам Десятинной церкви, где еще Д.В. Милеевым были обнаружены многочисленные образцы разноцветных смальт и выразительные фрагменты ликов святых, выполненных в технике фрески (ОАК, 1911, 1914, с. 48–62; Каргер М.К., 1951в, с. 343; Лазарев В.Н., 1953, с. 155–232). Хорошо сохранившийся интерьер киевского Софийского собора с мозаиками и фресками, а также

частично сохранившиеся мозаики Михайловского Златоверхого монастыря дают представление о высоко развитом изобразительном искусстве, относящемся к периоду раннего христианства (Лазарев В.Н., 1960; 1966).

Гораздо меньше до наших дней сохранилось ранних произведений прикладного искусства, погибших при многочисленных пожарах и разграбленных при набегах кочевников, особенно во время опустошительного нашествия Батыя. Письменные источники иногда упоминают о предметах прикладного искусства византийского и русского происхождения, связанных с христианским обрядом. Византийский царь Константин Мономах прислал великому киевскому князю Владимиру животворящий крест «от своея выя» и царский венец со своей головы, а также «крабицу сердоликову», якобы связанную с кесарем Августом, ожерелье и золотую аравийскую цепь (ПСРЛ, т. XXXIV, с. 72–73). Церковной утвари киевского происхождения мы почти не знаем, за исключением редких археологических находок. Гораздо больше сохранилось ее в ризнице Софийского собора в Новгороде. Впечатление об интерьерах древних церквей можно составить только по письменным источникам и немногочисленным археологическим находкам.

Хоросы, лампады напрестольная сень (табл. 97).

В Киеве (Каргер М.С., 1958, табл. 1, VIII) и на Княжей Горе близ Канева были обнаружены фрагменты хоросов, отлитых из бронзы (Мезенцева Г.Г., 1968, с. 159, табл. VIII). Представление о конструкции, технике и орнаментике этих оригинальных осветительных приборов дают почти полностью сохранившиеся хоросы, один из которых найден в Киеве на Хоревой улице, другой — на городище Девица близ с. Сахновки (Собрание Б.И. и В.Н. Ханенко, 1907; Древности Приднепровья. Вып. VI. Табл. XI, 1, № 598; Там же. 1902. Вып. V, табл. VII, № 244, с. 32), третий — в храме-усыпальнице XI в. в Переяславле Хмельницком (Каргер М.К., 1954, с. 16, рис. 7) (табл. 97, 4, 2).

Все эти произведения датируются XI в. Их основу составляет ажурное кольцо, или диск, из отдельно отлитых бронзовых и скрепленных между собою пластин, с установленными на них острыми кронштейнами для свечей и волютообразными ответвлениями с фигурками птиц и драконов. В центре диска помещался ажурный полушар с трапециевидными ажурными пластинами, как бы заполнявшими его дно. Ажурные цепи скрепляли кольцо хороса с кандеей, в которой находилось кольцо для подвешивания. Основной орнаментальный мотив этих предметов — крестообразная плетенка с отдельными отростками и цветком типа крина или круги с крестообразным заполнением, как предполагают, — знаками солнца и огня. Такое же семантическое значение имели, по-видимому, и фигурки птиц, покровительниц света, связанных с небом и солнцем (Рыбаков Б.А., 1953а, с. 270, 276).

К XII в. относятся более скромные варианты хоросов, но сохранявшие ту же конструктивную основу и характер орнаментики (Рыбаков Б.А., 1948, с. 258, 259; 1971, с. 22; Василенко В.М., 1977, с. 340–341, рис. 146). Хоросы были, по-видимому, в каждом каменном храме, о чем можно судить не только по находкам в крупных городах Киевской Руси с высокоразвитой культурой, но и в малых городах, например в Василеве и Волковыске, где найдены прекрасно отлитые детали хоросов. В Василеве найдена фигурная ветвь, которая имеет острие для свечи и диск, в Волковыске — ажурные цепи и чашечки для свечей (Логвин Г.Н., Тимошук Б.А., 1961, № 8, с. 43, рис. 43, рис. 5; Зверуго Я.Г., 1975, с. 39, рис. 12, 1–6). Эти более поздние изделия, относящиеся, судя по сопутствующим находкам, к XII–XIII вв., послужили впоследствии прототипом для паникадил с обязательным штырем в центре. Осветительные приборы переходного типа сохраняли еще ажурное кольцо с кронштейнами для свечей как у хороса, но уже имели и центральное веретено, на котором крепились его детали, как у паникадила. Подобное паникадило сохранилось в Софийском соборе в Новгороде и датируется оно по характеру плетеного орнамента и изображению серафимов и кентавров в кругах XIV–XV вв. (Окладников А.П., 1950, с. 161, рис. 12).

В технике медного литья по восковой модели отлиты две так называемые Вщижские арки, найденные в прошлом веке на городище древнего Вщижа, одного из городов Черниговского княжества (табл. 97, 1). Как убедительно доказал Б.А. Рыбаков, арки служили напрестольною сенью, прообразом которой была библейский переносной храм — скиния. Полукруг арки опирается на вертикальные стойки с изображенными на них головами драконов. На самой арке, в ажурном орнаменте из переплетенных стеблей, помещены три круга с птицами, две внизу — клюющие растения, одна вверху с поднятыми крыльями и опущенными лапами, т. е. как бы в полете. В боковых отрогах арки — по две птицы, повернутые головами к свисающему посредине цветку лилии. Под нижними кругами изображены морды собак — симарглов —

в плетении. Б.А. Рыбаков предполагает, что здесь изображены «три царства мира»: подземный мир, олицетворенный драконами, земля с ее симарглами и птицами, клюющими растения, и небо с парящей птицей. Три круга на изгибе арки — три положения солнца, так часто встречаемые в фольклоре: утро, полдень, вечер. Утром и вечером восходящее и заходящее солнце находится у самой земли, у растений и охраняющих их крылатых собак; в полдень оно в зените, где парят птицы (Рыбаков Б.А., 1971, с. 81–85, рис. на с. 88–91; 1948, с. 252–254, рис. 53–56; 1948а, с. 248–249, рис. на с. 236–237). На оборотной стороне арки сохранились следы подписи мастера Константина, сделанной еще в восковой модели. По палеографии надписи арка датируется второй половиной XII в.

Литыми из меди и бронзы были небольшие лампады и кадильницы с полусферической чашечкой и ажурными цепями, иногда с крестиками и кольцом для подвешивания. Они найдены на Райковецком городище на Княжей Горе, на городище Воинь, Бородинском, Слободском городище, в Гродно и Ярополче Залесском (Гончаров В.К., 1950, табл. XVI, 7; XXI, 4; Мезенцева Г.Г., 1968, табл. IV, 1–3; Довженок В.Й., Гончаров В.К., Юра Р.О., 1966, табл. XV, 3–4; Седов В.В., 1960, с. 62; Никольская Т.Н., 1972, с. 9, рис. 3, 4; Воронин Н.Н., 1954, с. 120, рис. 65, 1; Седов В.В., 1968, с. 57, рис. на с. 56; Седова М.В., 1978, с. 122, рис. 35). Эти предметы находились среди широко известных древностей Киевской Руси XII–XIII вв. Кадильница подобной формы без верхней полусферической крышки изображена и на миниатюре Радзивилловской летописи (Радзивилловская, или Кенигсбергская летопись. Фотомеханическое воспроизведение рукописей. М., 1965, л. 221 об.), в сцене погребения князя Михаила Юрьевича во Владимире (Рыбаков Б.А., 1976, с. 97).

Потиры, кратиры, сионы (табл. 98).

Литургической утвари домонгольского времени сохранилось мало. Более широкое представление о ней дают летописные источники, в которых упоминаются сосуды церковные, ими князь Андрей Боголюбский украсил Успенский собор во Владимире (ПСРЛ, т. I, 1846, стб. 351). Более подробно церковная утварь перечисляется в связи с пожаром во Владимире в 1185 г. Здесь указываются погоревшие серебряные паникадила, золотые и серебряные сосуды, иконы с золотыми окладами, драгоценными камнями и жемчугом (Там же, стб. 392). Оклады икон, «кресты честныя и сосуды священные» упоминаются в летописи при описании взятия Киева в 1203 г. Рюриком и Ольговичами вместе с половцами (Там же, стб. 418). Более обстоятельно перечисляется церковная утварь в церквах и монастырях, устроенных князем Владимиром Васильковичем Волынским. Прославляя Волынского князя, летописец перечисляет его многочисленные вклады в храмы: серебряные кованые сосуды, оклады на богослужебные книги, воздвизальные кресты, шитые золотом завесы «съсуды служебные жьженого золота съ камешемъ драгымъ», «крестъ великъ сребрянъ позлотистъ, с честным древомъ», «кадильницы две, одна сребрена, а другая мъдниа» (ПСРЛ, 1843, т. II, стб. 222–223). Вещественных памятников, которые могли бы иллюстрировать эти летописные тексты, на юге Руси почти не сохранилось.

Среди первых наиболее ранних образцов литургической утвари упомяну серебряный, частично золоченый потир (чаша для причастия), сделанный, по-видимому Андреем Боголюбским в память своего отца Юрия Долгорукова для Спасо-Преображенского собора в Переяславле-Залесском (табл. 98, 3). Собор был заложен Юрием, но достраивался он при Андрее Боголюбском, который и заказывал для него церковную утварь. Кроме пятифигурного деисуса, выгравированного на чаше, там помещено еще изображение Георгия Победоносца — патронального святого Юрия Долгорукого. По венцу потира выгравирован литургический текст, дающий основание для датировки чаши по эпиграфическим признакам серединой XII в. Сосуд имеет изысканную форму полусферической чаши на стояне с разделенной на доли «дынькой» и с поддоном, на который спускаются искусно вычеканенные листья аканфа. Гравированные изображения на потире являются образцом высокого иконописного стиля в прикладном искусстве домонгольской поры, который характеризует строгая монументальность одухотворенных образов в сочетании с большим мастерством отточенного рисунка (Орешников А.В., 1897; Рыбаков Б.А., 1971, с. 61–63; Государственная Оружейная палата… 1969. № 13).

В ризнице новгородского Софийского собора сохранились два одинаковой формы сосуда, вошедшие в историю науки под названием «кратиры» (Покровский Н.В., 1914, с. 42–60, табл. III-К) (табл. 98, 1–2). Об их связи с евхаристией можно судить по причастной молитве, выгравированной по венцу — «пиите от нея вей…». Предполагают, что эти сосуды могли использовать в архиерейском богослужении, когда за дискосом, потиром и воздухом на великом выходе иподиакон выносил воду в двух сосудах. Принятие освященной богоявленской воды тоже называлось «причащением». Об этом старинном, вышедшем из употребления обряде повествуется в «Слове о божественной литургии», приписываемом Григорию Богослову. Входил этот обряд и в чин богослужения новгородского Софийского собора (Яцимирский А.Н., 1914, с. 75; Голубцов А.П., 1889, с. 85–87).