Древняя Русь
Шрифт:
Добавил одноглазый барс.
– Дзе! Уважение надо еще заслужить! Скачи к ним Глеб! Если не получиться уговорить, пробей ворота.
Усевшись на ворона, князь-маг подлетел к воротам.
– Отворяйте люди добрые. Если покорно сложите оружие, то мы не будем разорять ваш монастырь.
– Иди прочь чертяга! Сгинь нечистая сила.
Монахи крестились, грозно махали секирами. Несколько стрел полетело в сторону князя, отразившись от волшебной защиты, они рухнули в сугроб.
– Не губите себя! У Батыя сила великая,
Князь Глеб запустил внушительных размеров пульсар. Крупный огненный пузырь рванул со страшным грохотом. Покрытые бронзой ворота были сорваны с плетей, разлетелись на оплавленные и дымящиеся обломки.
– Это вам последнее предупреждение. Через час будет штурм.
Монахи растеряно загалдели. Среди них поднялась внушительная фигура Архидьякона.
– Умереть во славу божью мы всегда успеем, но если мугланы сюда ворвутся, то сожгут и разграбят все святые иконы и мощи. Нельзя допустить подобное! Я сам поскачу в стан Батыев.
Монахи роптали, один из них могучий с рыжей окладистой бородой попытался перечить.
– Дух важнее икон! И не предстало нам православным служителям под копыто мунгальского дьявола склоняться!
Однако другие монахи возразили.
– Пускай поговорит, может, пройдут мугланы стороной.
Архидьякону подвели светло-пегого коня. Неспешной рысью священник поскакал в монгольский стан. Нукеры и тургауды пропустили монастырского посланника. Батый встретил священника сидя на блистательном императорском троне.
– Говори, что умеют и могут твои шаманы.
– Мы всего лишь смиренные слуги божьи и молим господа о милости!
– О чем молите.
– Об том, что бы всюду мир, спокойствие, тишина!
Бату-хан грозно зыркнул.
– Самая вредная молитва.
– Молим также, чтобы не было голода, эпидемий, разгула стихий!
– То же глупость, лучше было бы, чтобы вы все эти напасти призывали на головы наших врагов. Не знаю, какая из вас монахов может выйти польза.
Архидьякон сострил хитрую физиономию.
– Когда ты покоришь русские земли, мы научим рабов смирению и покорности, регулярной уплате дани.
– Это уже лучше! А вот поможете мне извести белых мангусов?
– Постараемся о величайший владыка.
Морда Батыя подобрела.
– Выдайте этому шаману серебряную пайцзу. Отныне он мой покорный нукер. А сей час Арапша возьми тумен "непобедимых" и прочеши монастырь, вдруг там хитрая засада. Отдохнув, я поведу всю свою армию против главных сил князь Всеволода и этих молочных бесов.
Архидьякон важно шествовал впереди, протянув руку с серебряной пайцзой. Конные тысячи следовали за ним. Среди монахов раздался ропот.
– Мы не предатели земли русский. Не пускай супостатов.
Но было уже поздно, мугланы сходу ворвались через опрокинутые ворота и набросились на монахов. Началась жестокая
– Это мой монастырь! Я буду в нем справлять свой пир!
Прохрипел Бату-хан.
В главной церкви монастыря была устроена торжественная обедня. У правой стены на возвышении был установлен массивный трон и два кресла. На одном сидел по правую руку сидел Субудай-Багатур, а по левую вернувшая расположение джихангира Юлдуз-Хатун. Она не много подросла, в своей высокой снятой с княгини Агафьи вышитой золотом шапке кажется воплощением надменности и коварства. Дюжина приближенных ханов располагалась на полу, мраморная поверхность которого не была, как следует, отмыта от крови. Служба была мрачной, священники дрожали от страха. Лишь успевший изрядно поддать архидьякон был весел, коряво махая руками, служил литургию. Он стоял на возвышении посреди храма. Справа и слева статуями застыли мрачные, не смотря на праздничные одежды, служители. Два мальчика в парчовых костюмах, с длинными свечами в руках стояли по обе стороны архидьякона. На их лицах красовались свежие синяки и ссадины, монголы успели их обработать. Сам джихангир рассчитывал, что выполнение церковного уруского ритуала придаст ему новые магические силы. Его взгляд скользил, по золоченому иконостасу, где отражались мерцающие огоньки. Бату-хан слегка оттаял, арза расслабляла, кроме того, мелодичное пение успокаивало джихангира. Он иногда кивал головой, и хищно улыбаясь неуклюже подпевал хору. Затем, сняв с шеи тяжелое ожерелье с крупными алмазами и изумрудами, стал рассматривать его в свете свечей. Каждый раз, когда к Бату-хану подходил мощный дьякон, он жадно втягивал ноздрями, ароматный дым, источаемый кадилом.
– Я самый грозный и сильный из царей на земле! Пускай главный шаман подвергнет анафеме белых демонов!
Архидьякон покорно пропел.
– Анафему и вечно проклятье белым дьяволам Леопардову и Пантере - ныне и присно и вовеки веков!
Аминь! Анафема!
Оглушающее рявкнул дьякон.
Бату-хан налил кубок и протянул дьякону.
– Мне нравиться твой голос, он как рев трехгодового быка. Спой мне дифирамбу.
С весьма довольным видом джихангир произнес заумное словечко.
Дьяк разревелся во все горло.
– Великодержавный, престола господствующему хану! Вечная слава!
Арапша сделал угрожающий жест, хор подхватил.
– Вечная слава вовеки веков!
– Государю нашему и владыке всех стран ближних и дальних многие лета!
– Многие, многие лета!
Заливался хор. Архидьякон шепнул дьякону на ухо.