Древо жизни. Книга 1
Шрифт:
Перед самым началом празднества Эрику представили вождей племён. Большинство из них было преклонного возраста, и только двое в возрасте тридцати – тридцати пяти лет. Некоторых Эрик знал раньше. Это были вожди близлежащих поселений элиан, понёсших наибольшие потери от нашествия. Многих же из них видел впервые. Один, низкорослый, обратил на себя особое внимание. На его плечах был плащ из блестящей материи, переливающейся в лучах заходящего солнца всеми оттенками цветов радуги. На голове красовалась диадема, богато украшенная крупным жемчугом. Это был Ваак – вождь морского племени, живущего далеко на юге, примерно километрах в семистах от селения Дука. Дук тихонько пояснил Эрику, что люди этих племён выращивают себе жабры, разблокируя атавистические гены. На дне моря они разводят обширные плантации особых водорослей, которые временами завозят сюда, выменивая на шерстяную ткань и муку. Эрику уже доводилось пробовать их за столом у гостеприимного Дука. Это были мясистые стебли, толстые, красноватого цвета. Вкус особый, ни с чем не сравнимый, весьма приятный. Стебли содержали большое количество белка и, по-видимому, являлись основной пищей приморских народов, наряду с рыбой и огромными раками, которые уже лежали на накрытых праздничных столах.
Ваак преподнёс Эрику в подарок для его жены ожерелье из розового жемчуга и настоятельно просил посетить их племя при первой же возможности. Каждый из представляемых вождей преподносил Эрику памятный подарок, и скоро весь стол в гостиной его дома был завален всевозможными сувенирами.
Особенно поразила Эрика необычайно прочная ткань. По виду она напоминала шёлк. Подаривший её вождь племени отрезал узкую полоску и предложил Эрику разорвать её. Как тот ни старался, напрягая до предела мышцы, ткань не поддавалась. Ему объяснили, что ткань эту ткут особые паучки, используя её как основу для кладки своих яиц. Для этого им изготовляются деревянные рамы, которые помещаются в тень. Как только паучки заканчивают свою пряжу, она быстро убирается и ставится на солнце. Если задержаться, то образовавшиеся из яиц личинки начинают поедать её, и она будет испорчена. Ткань абсолютно не мнётся и не теряет своей окраски, которая зависит от вида паучков. Ткань долго сушат на солнце, после чего она приобретает исключительную прочность. Особые виды паучков-ткачей, полученных селекционным отбором, ткут верёвки и канаты, а также абсолютно прозрачную ткань, которую используют вместо оконных стёкол.
Ещё Эрик обратил внимание на исключительную чистоту золота в подаренных украшениях. По роду службы ему часто приходилось работать с приборами, в деталях которых использовалось золото. Он умел поэтому буквально на глаз определять его пробу. Однако такую чистоту этого благородного металла он встречал впервые. В чем секрет? На Земле, чтобы иметь очищенное от примесей серебра и меди золото, требовалась сложная технология и аппаратура, которые, естественно, недоступны элианам. Ему объяснили, что золото получено из сжигаемых водорослей, которые накапливают в себе этот металл. Таким же способом добывают и другие металлы, хотя в основном железо и сталь получают примитивным металлургическим способом.
Солнце уже зашло, когда все уселись за столы. Столы были поставлены громадной буквой П, внутреннюю часть которой устлали коврами. После краткой, но выразительной речи Дука, содержащей похвалу Эрику и бойцам его отряда, начался пир. Вино было превосходным, хотя элиане редко прибегают к этому напитку. За последние семь лет Эрик второй раз пил вино. После памятной бутылки шампанского, которую они с Ольгой обнаружили в холодильнике, он как-то ни разу не почувствовал потребности в алкоголе. Содержание алкоголя в вине оказалось незначительным, но букет запаха и вкусовых ощущений был замечателен, и Эрик с удовольствием осушил поданную ему чашу. Прошёл час. За столом стало шумно. Тосты следовали за тостами. Каждый из присутствующих вождей племён считал своим долгом произнести краткую речь. За столом никто не прислуживал. Все приготовленные блюда были поставлены заранее, и никаких перемен не следовало. Но и того, что стояло на столе, было бы достаточно, чтобы накормить народу в два раза больше, чем его здесь собралось.
За исключением Дука и Эрика, первого, как хозяина, второго, как героя дня, сидевших на почётных местах в центре, все остальные расселись, где кому понравилось, не соблюдая никаких рангов различия. Элианки объединились группками, обсуждая что-то своё, мало обращая внимания на торжественные речи и тосты вождей племён. Все женщины были в своих лучших нарядах из блестящей материи, богато украшенной дорогой вышивкой. Почти все носили диадемы и ожерелья с драгоценными камнями, которые в свете зажжённых факелов сверкали подобно звёздам в открытом космосе. По-видимому, драгоценности на Элии не имели того валютного значения, как на Земле, и служили главным образом в качестве женских украшений. Хотя и мужчины украшали себя ими. Но это были преимущественно диадемы, носящие в себе признаки отличия и почёта. Денег на Элии не существовало. Торговля велась путём товарообмена и была в зачаточном состоянии. В основном преобладало натуральное хозяйство. Каждое селение, каждая семья фактически полностью обеспечивали себя всем необходимым. На Элии не было ни бедных, ни голодных, но и не было концентрации богатств в одних руках или в руках немногих. Материального неравенства просто не существовало, и само понятие такого неравенства было чуждо населению этой планеты, так же, как и принуждение человека человеком к труду или услугам. Был ли это коммунизм? Вряд ли. Земля была в частной собственности, хотя никому не приходило в голову заявить права на большее, чем можно обработать своими руками, покупать-продавать, выменивать. Ни налогов, никакой власти, кроме чисто символической власти выборного вождя, не существовало. Не было нищеты и голода, уголовных преступлений, воровства и обмана. Никто никого не оскорблял, никто ни перед кем не унижался. Это было просто невозможно. Любое недоброе намерение, любая злая мысль немедленно становилась открытой для всеобщего обозрения. В этом обществе, естественный отбор которого затрагивал моральные качества человека, выживали только те, кто, как говорится, были джентльменами не по воспитанию, а по рождению.
Из задумчивости Эрика вывел мягкий толчок в бок. Стелла уже минуты три предлагала ему блюдо с фаршированным трюфелями фазаном.
– Ты совсем ничего не ешь, – упрекнула она его. – Мы все так старались приготовить побольше вкусного. Съешь хотя бы вот это.
Блюдо действительно было изумительным. Еда просто таяла во рту. Французы говорят, что с трюфелями можно съесть собственный язык, а они понимают толк в еде, не то что англичане, воспитанные с детства на традиционной овсянке.
Покончив с фазаном, Эрик, к явному удовольствию Стеллы, принялся за заячий паштет, а затем уничтожил пару омаров или гигантских морских раков, что привезли с побережья.
Все уже давно насытились, но не покидали стола, оживлённо беседуя и ожидая ещё чего-то.
Вскоре на покрытое ковром пространство вышла небольшая группа элиан с музыкальными инструментами, похожими на земные. Правда, преобладали всевозможные рожки и ударные инструменты. Музыка элиан отличалась исключительной ритмичностью и в то же время ненавязчивой мелодией. Эрик был не то что равнодушен к музыке, но мог прожить без неё. Он не терпел громкого исполнения, и в этом отношении манера элиан ему понравилась. Песни и музыкальные произведения аборигенов отличались большим разнообразием, плавными переходами и особой логичностью, которая на Земле встречается только в произведениях великих композиторов XIX столетия. Сочетание твёрдости с певучестью в языке элиан, частота следования гласных А, О, Э чем-то роднили их песни с песнями родных русских просторов и, если не вслушиваться в слова, казалось, песня прилетела с берегов далёкой Волги или холодного Ильмень-озера.
Содержание песен чаще всего посвящалось воспеванию красоты природы и женщин. В них не было трагических оттенков, так характерных для русских песен. Эрик давно обратил внимание на то, что элианам не знакома религия. Религию им заменяли легенды, сказания, но почитание богов, а тем более единого бога – творца всего живого, не встречалось ни в обрядах, ни в песнях, ни в сказаниях. По-видимому, свойство элиан понимать, как они говорили, природу вещей не создавало той мучительной неопределённости, свойственной мышлению человека, когда он, достаточно разумный, чтобы понять странность мира, не мог объяснить его.
Человек создал гипотезу высших сил, свалил на них всю ответственность за происходящее и, успокоившись, стал развиваться дальше. Без этой гипотезы, ошибочной, но гениальной по своему психологическому эффекту, нравственное, культурное, а возможно, и научно-техническое развитие было бы невозможно, так как им мешал бы страх перед необъяснимыми силами природы. Элиане, по всей вероятности, в своём развитии в такой гипотезе не нуждались. Их мозг интуитивно воспринимал всю глубину сущности окружающего мира, а их сенсорное восприятие, представление о котором Эрик получил благодаря дару Дука, позволяло им видеть то, что недоступно восприятию землян даже при помощи самых точных приборов. Прибор, каким бы точным он ни был, даёт возможность заглянуть в мир недоступного только через узкую щель проводимых измерений. Глубина восприятия мира позволила элианам обойтись без религии. Место бога заняла природа. Её понимали, восхищались ею, берегли её, но не обожествляли. Может быть, думал Эрик, их непосредственность, лишённая всяких условностей отношений между собой и окружающим миром, содержит в себе тот высший рационализм, который даётся нам только путём длительных, мучительных размышлений и нравственных открытий. Им не нужны ни Сократ, ни Платон, ни Аристотель, так как каждый из них является и тем, и другим, и третьим, а в своей совокупности превосходит их глубиной нравственного понятия и совершенства. Что бы сказала Стелла, если бы знала, что ярого проповедника группового брака мы почитаем как первейшего мудреца и основателя философии? Жан Жак Руссо – человек, страдавший сексуальными извращениями, создал произведения, воодушевившие первых социалистов. Почему наша земная нравственность никогда не была чиста и всегда содержала пятна грязи, прикрытые одеждой ханжества и лицемерия? А могла ли она быть иной?.. Мифы, легенды, библейские предания, переполненные описанием жестокости, насилия, сексуальных извращений, кровосмесительных связей, детоубийств, – все это, приукрашенное и опоэтизированное, становилось основой нашей культуры, вдохновляло поэтов, художников, композиторов.
Испорченное детство человечества? Возможно. Но избавится ли когда-нибудь оно от всего этого наслоения, не проявятся ли эти наслоения в будущих поколениях, когда мощь человечества достигнет такого уровня, при котором проявившийся дефект нравственного воспитания даёт ужасные плоды. Ничто ведь не исчезает бесследно…
Мелодия затихла, оставив лишь мерные звуки барабана. Эрик посмотрел на сцену. На неё из темноты ночи в круг, освещённый факелами, медленно выступала вереница элианок. Раскачиваясь в такт ударов барабана, они медленно обошли сцену. Тёмные длинные покрывала скрывали лица и фигуры. Факелы вдруг погасли, затем снова зажглись, ещё ярче освещая сцену. Когда они зажглись, женщины были уже без покрывал. Их обнажённые тела перекрывали только узкие полоски материи, усеянные сплошь сверкающими в свете факелов, камнями. Барабаны забили сильнее. Начались танцы. Если бы Эрик и попытался описать их и то впечатление, которое они оставили у него, ничего бы не вышло. В движении танцовщиц было столько гармонии, грации и одновременно пылкости и необузданной страсти, что ничего подобного он никогда не видел и не мог себе представить. Движения молодых элианок были откровенны, даже, можно сказать, предельно откровенны, но в их откровенности не было ничего низменного. Напротив, понимая естественный скептицизм человека, не видевшего подобный танец, а следовательно, не воспринявшего всей его глубины и красоты, можно утверждать, что в танце достигалось несовместимое, казалось бы, сочетание целомудрия и эротики. Эрик сделал для себя ещё одно открытие: физическая красота человеческого тела не может вызывать других чувств, каждая поза, принятая телом, воспринимается как законченное, доведённое до совершенства художественное произведение.