Дроздово поле, или Ваня Житный на войне
Шрифт:
— Медведь, чтоб тебя мыши съели!
Подполковник подбежал к вышедшим из «бэтээра» каликам и обнял домовика: вот нежданная встреча-то! Вот они — дороги войны! Цел, де, еще мой любимый красный берет?!
— Целый! — Шишок отвечает, похлопывая по обереченной башке ладонью. — И бабам сильно нравится! Меня даже одна молодуха, по имени Видосава, ажно чуть не съела из-за твоего берета! — и домовик подморгнул своим.
Медведь захохотал, но сразу нахмурился, дескать, видите, что делается: сербы уходят с родной земли, ни фига они не верят ооновскому — якобы — контингенту, натовцы, мол, просто
Но тут полковник Туртыгин дал колонне добро следовать дальше, а сам на ходу уже вскарабкался на «бэтээр», проорав Ване Житному: дескать, что ж вы, едете, нет?! Но оказалось, что и подполковник Медведь со своими решил поворотить назад, в Косово, — мол, тут уж Сербия рядом: беженцы теперь сами доберутся. Да и многие из беженцев ведь развернули оглобли: коли русские идут в Косово, то есть надежда…
А калики перебрались под натянутый брезентовый полог грузовика, к знакомым сербским войникам. И подполковник Медведь тут спросил: а, дескать, не знаете ли, что сталось с нашим Драганом да со снайпершей шиптарской? Вместе ведь вы отправились в Приштину… Мы, де, грешным делом, вас всех уж похоронили…
Домовик рассказал, как было дело — и протянул подполковнику оправленный в радужное железо кусок ветрового стекла грузовика «Застава» с почти уж стершейся росписью Медведя.
Баня с Дешей наперебой стали спрашивать: а где же остальная ваша компания? Историк, дескать, где? Меткая горбунья? Цыганка? Дите малое? Даже ученой коровы не видать… «Неужто съели?!» — изумился повар. Ваня покосился на мигом уткнувшую очки в брезент Росицу Брегович, а Шишок со вздохом отвечал: кто где… Лучше и не спрашивайте! А вас, де, что так мало-то: всего пара грузовиков?..
Баня со вздохом отвечал: мол, вначале было нас тысяча двести ртов — готовить приходи-ило-ось! А к концу боевых действий осталось всего тридцать шесть человек — повару, почитай, и делать нечего: банки с фасолью пооткрываешь да сидишь в небо плюешь, правда, дескать, до бомбардировщика ни разу не доплюнул!
И вдруг Шишок насторожился, да и остальные уши навострили: в небе творилось что-то неладное… Медведь покосился на Баню: мол, накаркал — по звуку ведь Б-52!
Колонна продолжала ехать, Шишок, перебравшись на крышу кабины, гигантским прыжком преодолел расстояние до идущего впереди «бэтээра», где находился полковник Туртыгин, влез внутрь броневика и… машины остановились.
Полковник вылез из бронетранспортера, а подполковник с каликами выскочили из грузовика. Шишок с Медведем орали, что надо рассредоточиться, дескать, бомбить будет американец, а Егор Туртыгин головой качал: мол, наш батальон входит в контингент ООН, пускай мы не сообщили натовцам, куда идем — так и не должны были, у нас свое начальство. Не станет, де, Америка бомбить русскую колонну — это ж все равно, что начать Третью мировую, не совсем же они с приветом!
— Совсем! — в две глотки гаркнули домовик с Медведем.
А пока двуногие пререкались меж собой, соловей с жаворонком покинули плечи Вани Житного и… кверху полетели…
— Вы куда?! — Ваня им заорал. — А ну вернитесь!
Жаворлёночек крикнул: дескать, мы ему сейчас покажем, этому дурню Б-52, который птичьего языка не разбирает! А соловейко поддержал товарища: мы этому железному великану такие слова сейчас скажем, что даже «Б» поймет!
— Не надо! — заорал мальчик и ногами затопал. — Назад! Вниз! Ко мне!..
Но птахи на гребне вершинного ветра стремительно поднимались все выше — и вот… скрылись из глаз.
А Б-52, в связи с прекращением боевых действий, знать, уж не боялся никаких систем ПВО: летел довольно низко — его хорошо было видать с земли.
И… кажется, бомбардировщик пролетит мимо… кажется, он летит по каким-то своим натовским надобностям…
Да. Пронесло! Небо было чистым, уши не тревожил назойливый звук. Полковник Туртыгин, взглянув на Медведя, улыбнулся: дескать, а я что говорил! — и распорядился ехать дальше. Горлица вспорхнула с плеча Росицы и полетела к облаку: встречать отважных птиц… Но тут гул раздался с новой силой — Б-52, сделав петлю, знать, ворочался!
Домовик, ругаясь на чем свет стоит, вытащил из левого рукава бинокль Ваниного дедушки Серафима Петровича и приставил к глазам. Мальчик стал отбирать у него бинокль и — откуда только силы взялись — отнял!
Пусто, пусто… вот закатное солнышко, похожее на переспелое яблоко, вот на востоке объедок луны, брошенный на вылинявшую бледно-голубую скатерку. И вот он — огромный тупорылый бомбардировщик, под окном кабины нарисован мультяшный гриф, а на подкрылках-то у самолета… ой-ё-ё-й: «томагавки» ведь!..
— Шибают на две с половиной тыщи километров! — говорит рядом полковник Туртыгин, который тоже направил бинокль кверху, дескать, на кого-то они дальнего нацелились…
— Сблизи тоже очень даже могут поддать! — раздается с другой стороны голос Медведя.
А вон и птахи малые… Летят, как пущенные кем-то пернатые снаряды… Бомбардировщик, урча, следует своим путем, и вот-вот птицы врежутся в восьмимоторного великана… Шишок так свистнул, стараясь развернуть птичек, что у грузовиков брезент сорвало и в поля унесло, но пернатые и не думали сворачивать с самолетного пути. И вдруг соловейко-снаряд влетел в крайний мотор бомбардировщика, жаворлёночек-снаряд — в соседний… Зачем?! Ой, и были пташки — да не стало их!.. Только кровавые ошметки брызнули во все стороны: поработали натовские моторы над тельцами малых птах, как турецкие ятаганы, искромсавшие косовских дроздов в кровавую пыль…
А летающий железный дровосек, несший топоры подмышками, получив по птичьему заряду, затрясся всем своим гнусным телом, зашатался в небе, как надравшийся виски техасский фермер, и… потеряв ориентацию, стал падать на косовскую землю…
За холмами раздался тяжкий удар — и в небо взметнулись огонь с дымом, и во все стороны разлетелись части взорвавшегося вместе со смертоносными топорами железного американца.
Вернулась с небес огорченная горлица, спикировав на плечо застывшей, как белая статуя, Росицы Брегович.