Дрожь
Шрифт:
— Ты с ума сошел?
Я попыталась перехватить его руку, но не успела. Он стянул бинты, и под ними обнаружилось несколько свежих швов, тонкой ниточкой пересекавших затянувшийся рубец на коже. Ни кровоточащей раны, ни каких-либо следов выстрела — лишь блестящий розовый рубец. У меня отвисла челюсть.
Сэм улыбнулся, явно довольный произведенным впечатлением.
— Ну как, ты все еще считаешь, что они ничего не заподозрят?
— Но было же столько крови...
— Угу. Пока текла кровь, кожа просто не могла затянуться. А как только рану зашили... —
— Дай-ка взглянуть, — сказала я. — Я просто хочу...
Я приблизилась к нему и кончиками пальцев коснулась рубца у него на шее. Прикосновение к нежной твердой кожице почему-то немедленно убедило меня в том, в чем не могли до конца убедить слова. Сэм взглянул мне в лицо и отвел глаза, не понимая, куда смотреть, пока я ощупываю бугристый шрам под грубыми черными стежками. Мои пальцы чуть дольше необходимого задержались на его шее, не на шраме — на гладкой, пахнущей волком коже рядом с ним.
— Ну да. Значит, тебе нужно свалить отсюда, пока они этого не увидели. Но если ты уйдешь под расписку или просто сбежишь, тебя попытаются выследить.
Он состроил скептическую гримасу.
— Не попытаются. Решат, что я какой-нибудь маргинал, у которого нет страховки. Собственно, так и есть. Во всяком случае, что касается страховки.
Я решила пойти напролом.
— Нет, они решат, что ты сбежал, чтобы тебя не отправили к психиатру. Они считают, что ты пытался застрелиться из-за...
На лице Сэма отразилось недоумение.
Я кивнула на его запястья.
— А, из-за этого. Это не я.
Я снова нахмурилась. Мне не хотелось говорить что-нибудь вроде «Тут нечего стесняться, тебя можно понять» или «Ты можешь все мне рассказать, я не стану тебя осуждать», потому что, честное слово, чем я тогда лучше Санни, которая решила, что он пытался покончить с собой. Но такие шрамы нельзя получить, просто споткнувшись на лестнице.
Он задумчиво потер запястье большим пальцем.
— Этот оставила моя мама. А другой — отец. Я помню, как они считали, чтобы сделать это одновременно. Я до сих пор не могу спокойно смотреть на ванны.
Смысл его слов дошел до меня не сразу. Не знаю, что стало причиной: его ровный бесстрастный тон, эта сцена, которую нарисовало мое воображение, или просто потрясение, вызванное событиями этого вечера, — только голова у меня внезапно закружилась. В глазах у меня потемнело, сердце заколотилось где-то в горле, и я мешком осела на липкий линолеум.
Не знаю, сколько времени я провела в отключке, — очнулась в тот момент, когда шторка отодвинулась, и заметила, как Сэм плюхнулся обратно в кровать, поспешно прикрыв шею повязкой. Надо мной склонился медбрат, помог мне сесть.
— Тебе нехорошо?
Я упала в обморок. Ни разу в жизни не падала в обмороки. Я похлопала глазами,
— Просто я вспомнила, сколько было крови, когда я его нашла... ох...
Перед глазами у меня до сих пор все плыло, так что мое «ох» прозвучало вполне убедительно.
— Не думай об этом, — велел медбрат и ласково улыбнулся.
Мне показалось, что для случайного прикосновения его рука находится подозрительно близко к моей груди, и это обстоятельство укрепило мою решимость исполнить унизительный план, который только что пришел мне в голову.
— Я... мне так неудобно вас просить, но... — пробормотала я, чувствуя, как запылали у меня щеки. Это было почти так же ужасно, как если бы то, что я собиралась произнести, было правдой. — Не найдется ли у вас во что переодеться? Я... э-э... мои штаны...
— О! — воскликнул бедный медбрат. Похоже, его смущение усугублялось недавней попыткой пофлиртовать со мной. — Да-да. Конечно. Я сейчас.
Верный своему слову, он вернулся через несколько минут со сложенным медицинским костюмом тошнотворно зеленого цвета.
— Возможно, он будет немного великоват, но там есть веревочки, которые можно... в общем, разберешься.
— Спасибо, — буркнула я. — Вы не возражаете, если я переоденусь здесь? Он все равно сейчас ничего не видит.
Я кивнула на Сэма, который весьма убедительно притворялся спящим.
Медбрат скрылся за шторками. Сэм вновь открыл глаза, явно забавляясь.
— Ты что, сказала ему, что обмочилась? — прошептал он.
— Молчи уж, — прошипела я в ответ и запустила костюмом ему в голову. — Давай живее, пока они не обнаружили, что я их обманула. И учти: ты передо мной в большом долгу.
Он ухмыльнулся и принялся натягивать штаны под тонким больничным одеялом, потом стащил с шеи повязку и отстегнул с руки манжету для измерения давления. Избавившись от манжеты, он высвободился из больничной рубахи и влез в куртку от костюма. Монитор возмущенно запищал, по экрану поползла тонкая линия, возвещая медперсоналу о смерти пациента.
— Пора сматываться, — сказал он и двинулся к выходу из палаты, прячась за занавесками.
Пока он озирался по сторонам, я услышала, как в занавешенный отсек ворвались медсестры.
— Ему же дали снотворное, — донесся до меня голос Санни.
Сэм схватил меня за руку — жеста естественней и придумать было нельзя — и потянул за собой в ярко освещенный коридор. Теперь, когда он был одет, да еще и в медицинский костюм, и не был весь в крови, никто и бровью не повел, когда он, миновав сестринский пост, двинулся к выходу. Все это время я чувствовала, как его волчий разум просчитывает ситуацию. Наклон его головы подсказывал мне, к чему он прислушивается, а вскинутый подбородок намекал на запахи, которые он улавливал. Проворный, несмотря на свою долговязую расхлябанную фигуру, он ловко пробирался по загроможденному коридору, пока мы не очутились в вестибюле.