Друг из Рима. Есть, молиться и любить в Риме
Шрифт:
И на самом деле, через несколько дней мы приземлились в аэропорту имени Джона Фицджеральда Кеннеди. Чтобы действительно ступить ногой на американскую землю, оставалось только преодолеть чудовищный иммиграционный контроль. Еще в полете мы должны были заполнить пресловутый зеленый бланк, в котором допытывались, не являемся ли мы шпионами, бывшими террористами, виновными в геноциде, не страдаем ли заразными заболеваниями: сразу же стало ясно, что предпочтительнее всегда отвечать «нет». Только на вопрос: «Ввозите ли вы в США больше 10 000 долларов на человека?» нам хотелось бы ответить «да», но и здесь, к нашему прискорбию, пришлось написать «нет».
Однако, несмотря на наш растрепанный вид из-за разницы в часовых поясах и полета компанией «Финэр» с суточным ожиданием при пересадке в Хельсинки,
Выйдя в аэровокзал, мы нашли Патрика, который ожидал нас, с виду – воплощение истинного американца с широкой улыбкой, каким я и представлял его. К сожалению, его улыбка исчезла, как только он отдал себе отчет в том, что итальянский гость прибыл с другом, а не один: я моментально осознал, что десять тысяч лир на телефонную карточку потрачены зря, ибо Алессандро и Патрик не поняли друг друга и мое присутствие в семье Макдевитт не было предусмотрено.
Однако, когда первоначальный шок благополучно прошел, размещение не представило собой никаких проблем. Более того, прием в доме семьи Макдевитт остается одним из самых приятных воспоминаний моей первой поездки в Соединенные Штаты. Несмотря на то что мы чувствовали себя совершенно разбитыми из-за разницы в часовых поясах и мечтали только о каком-нибудь матрасе, на который можно было бы свалиться, мать Пэта приготовила ужин.
Увидев на столе только салат, я успокоился, рассчитывая, что этим дело и ограничится: но тотчас же меня встревожил знакомый запах, и с тех пор я никогда не забываю, что, в то время как в Италии салат является гарниром ко второму блюду, в Америке – это всего лишь прелюдия к самому настоящему ужину. Действительно: из недр кухни появилась мать Пэта с огромной супницей пасты с томатным соусом! Затем последовало изысканное жаркое и в завершение – десерт. А я-то полагал, что в США питаются только гамбургерами да картошкой…
После ужина мы переместились в гостиную, где я взял в руки гитару и спел для моих хозяев песни моих американских идолов: от Джеймса Тейлора до Джексона Брауни и Джима Кроуса. Обалденный вечер! Я никогда не предполагал, что на расстоянии тысяч километров вновь обрету тепло костра на пляже Анцио.
Я был совершенно обессилен и все же счастлив, но терять время на сон представлялось невозможным: только несколько часов отделяли меня от первого дня в Нью-Йорке!
Мне никогда не доводилось испытывать столь острого переживания от предстоящей встречи с новым городом: в предвкушении я задавался вопросом, действительно ли он окажется таким, каким я воображал его: гигантским, завораживающим, полным музыки, красок и современных бешеных ритмов.
Когда из автобуса я увидел на горизонте очертания Манхэттена, у меня по коже поползли мурашки. Мы действительно подъезжали к городу, который никогда не спит!
Выйдя из автобуса, будто притянутые каким-то магнитом, мы оказались, сами не зная каким образом, в торгово-деловом центре на Пятой авеню и без какой-либо определенной цели отправились бродить с открытым ртом и широко распахнутыми глазами, с сердцем, преисполненным радости. Я потерял дар речи, ибо в меня за эти несколько минут вселилась уверенность, что в подобном городе я никогда не найду Джеймса Тейлора…
Манхэттен оказался в тысячу раз величественнее, чем я ожидал: он не поддавался никакому описанию. Мы поняли, что находимся в совершенно ином мире: в то время как мы брели, подавленные таким великолепием, улицу пересек Капитан Кирк [58] . Или, точнее говоря, человек, который спокойно разгуливал в костюме капитана межпланетной ракеты «Энтерпрайз», в желтой майке и черных брюках, при полном безразличии прохожих.
Мы представили подобную ситуацию в Риме: если бы на площадь Испании Капитан спустился по знаменитой лестнице с вершины холма от церкви Тринита дей Монти, при всеобщем веселье какие-нибудь галантные римляне спросили бы у него, учитывая проблемы уличного движения в Вечном городе, где он припарковал свой межпланетный корабль и не оставил ли его в двойном ряду, доверив ключи некой темной личности, подрабатывающей присмотром за припаркованными автомобилями на улицах.
58
Джеймс Тиберий Кирк, герой научно-фантастических художественных и мультипликационных фильмов, командир исследовательского межпланетного корабля.
Но в Нью-Йорке возможно все, и это выглядит нормальным, и может произойти что угодно. Все, что угодно, и противоречащее всему, чему угодно.
Должен признаться, что я всегда был энтузиастом и оптимистом; даже когда все идет как нельзя хуже, я обычно вижу, что стакан наполовину полон, а не пуст – естественно, красным вином. Более того, часто и охотно я поднимаюсь в своем оптимизме до таких высот, что не вижу и сам стакан, а только красное вино. Дело доходит до того, что мои друзья предлагают мне поразмышлять, не являюсь ли я вместо оптимиста алкоголиком. В любом случае мой энтузиазм толкает меня к погоне за моей мечтой с несгибаемой целеустремленностью: как правило, в процессе преследования я достигаю ее. Но возможно, именно из-за пылкого стремления к моей цели, часто возникает ощущение, что мне не удается насладиться в полной мере тем моментом, когда эти мечты исполняются. Возможно, будучи славным римлянином-романтиком, я каждый раз отчаянно пытаюсь свои впечатления закладывать в память в пользу будущих дней, почти забывая насладиться настоящими. Я восторгался красотой стольких закатов, но взирал на них, прилагая наибольшие усилия к тому, чтобы запечатлеть в уме красоту этих моментов, дабы иметь возможность сохранить их во всей полноте на будущее.
Так же и в этот первый день в Нью-Йорке, ошеломленный чрезмерным изобилием этого невероятного города, я испытывал ощущение, что мне не удается вместить в себя всю грандиозность осуществившейся мечты. Американской мечты итальянского юнца.
Ноги несли меня по Большому яблоку. От Центрального парка у меня перехватило дух. В моих мыслях он стал мифическим местом, когда одним сентябрьским вечером 1981 года я смотрел по телевизору сказочный концерт Саймона и Гарфанкеля [59] . Я на весь вечер буквально прилип к телевизору и записал все представление на небольшой магнитофон, который подключил к выходу телевизора, вынудив всю семью соблюдать абсолютное молчание.
59
Пол Саймон и Арт Гарфанкель, самый успешный дуэт 60-х годов прошлого века.
К счастью, вскоре вышла пластинка с концертом, но первые недели после события я провел, прослушивая вновь и вновь эту шипящую ленту и заучивая песни. Я обожал «Mrs. Robinson», но истинное потрясение получил от «The Sound of Silence», прекраснейшей вещи в истории музыки и настоящего шедевра: найдется немного других песен, в которых слияние голосов Саймона и Гарфанкеля с музыкой достигает такого уровня совершенства.
Добравшись до Всемирного торгового центра, к башням-близнецам, мы медленно возвели глаза к небу, лаская взглядом эти чудесные серебристые конструкции, которым, казалось, не будет конца. Устоять перед искушением было невозможно: мы должны немедленно подняться наверх. На крышу мира. Потребовалась всего одна минута в лифте, смахивающем на межпланетный челнок, чтобы стрелой взмыть на высоту четырехсот метров на крышу Северной башни. Там, наверху, открывшаяся панорама представилась чем-то невероятным: внизу раскинулось неподвижное море, необъятный простор синеватого железобетона.
Нью-Йорк казался исполинским дикобразом, вытянувшимся на север, с отливающими на солнце иглами и хохолком на голове в виде Центрального парка. Реки Гудзон и Ист-Ривер выглядели двумя маленькими водными потоками, а Статуя Свободы, эта гранд-дама, хотя и небольшая, незыблемо возвышалась на своем месте, все еще подавая надежду тем, кто прибывал в порт, и благосклонного взирая на узкие полоски пены, которые суда неторопливо вырисовывали на море. Вокруг было разлито ощущение спокойствия, столь непохожее на суматоху, царившую на стритах и авеню, за которыми эти два элегантных колосса надзирали с высоты.