Друг Президента
Шрифт:
– Закрыто, – послышался негромкий голос снаружи.
– Какое тебе, закрыто! Видишь, замок болтается. Ломай дверь! – настаивал Умар. – Там он и сидит. Больше негде. Открывай! Ты что, не слышал, твой хозяин сказал – никому не сопротивляться?!
Дверь уже дергали изо всех сил, стул, вставленный в ручку, трещал. Дверное полотно, обшитое с двух сторон оцинкованной жестью, ходило ходуном. Виктор схватил с пожарного щита кирку с деревянной ручкой, выкрашенную в красный цвет, и изготовился ударить ею, как только сорвут дверь. У него уже не оставалось сомнений, что в студии террористы. Но тут в дверь ударила короткая автоматная очередь. Виктор отскочил в сторону.
– Не стреляйте, идиоты. Силовой щит разобьете, без света останемся. Открывай, все равно выковыряю.
«Где же менты? – в отчаянии подумал охранник, и тут до него дошло, чего больше всего боятся за дверью, – боятся не того, что я выйду. Боятся того, что я отключу свет. Они в эфир хотят выйти! Или вышли уже?»
Слегка поддавшуюся дверь уже пытались подцепить с внешней стороны то ли ломом, то ли лопатой. Трещала деревянная дверная коробка.
«Хрен вам!» – подумал Виктор и, развернувшись, ударил киркой в распределительный щит.
Острие глубоко провалилось в тонкую жесть, мигнул свет, посыпались искры. Охранник вырвал кирку и нанес еще несколько ударов. Сыпалось стекло, гасли рубины индикаторных огоньков, разлетались обломки керамических трубок предохранителей, фонтанами брызгали искры, расколотые корпуса выключателей-пакетников хрустели под ногами. Свет то исчезал, то загорался вновь. Из щита валил едкий дым горелой изоляции.
– Вытащите его, пока он все не уничтожил! – надрывался Умар.
В дверь уже стреляли из двух автоматов сразу. Виктор, прижавшись спиной к холодной бетонной стене, ждал с занесенной киркой в руках. Еще раз вспыхнул фонтан электрических искр, запрыгали по резиновым коврикам у распределительного щита капли расплавленной меди, и вся студия погрузилась в темноту – глубокую и непроглядную. Раздался истошный женский визг, от которого у Виктора мороз прошел по коже.
Хрустнула дверь, распахнулась, и замелькали вспышки выстрелов. Охранник наугад опустил кирку. Она провалилась в пустоту и высекла искры из бетонного пола. На него тут же кто-то навалился сверху, посыпались удары, лишь часть из которых достигала цели.
Щелкнула зажигалка, выхватив из темноты белки глаз и оскаленные зубы в прорезях маски. И тут раздался сухой щелчок, под потолком тускло загорелась выкрашенная красной краской пыльная лампочка. Включилось аварийное освещение. Редкие лампочки загорелись и в коридорах, в студии. Темнота рассеялась. Виктор попытался ударить в лицо террориста, душившего его, но тут же получил удар ногой под ребра и ствол автомата уперся ему в лоб.
Умар, чуть склонив голову, смотрел на распростертого на полу Виктора, глаза обоих мужчин горели ненавистью друг к другу. Рамзан закашлялся. Из щитовой валил густой едкий дым, хоть огня и не было видно.
– Ты прожил чуть дольше, чем я хотел, – на удивление спокойно проговорил Умар и опустил ногу на шею охранника.
Он вдавливал кадык постепенно, вслушиваясь в то, как задыхается его пленник. Ногу он убрал, когда обессилевший Виктор уже терял сознание.
– Погоди, – остановил Умар Рамзана, когда тот снял со стены газовый огнетушитель и собирался уже направить струю на дымившийся щит, – пусть немного погорит.
– Мы же задохнемся.
– Вентиляция здесь неплохая.
– Она тоже отключилась.
– Наладим. Иначе в эфир не выйдем.
Среди оплавившихся проводов то и дело проскакивали искры. Умар поднял с пола погнутую медную пластину, вылетевшую из рубильника, и бросил ее на щит, так, как бросают камешек в воду. Пластина мгновенно вспыхнула, разлетевшись расплавленным металлом. Главарь террористов усмехнулся, подручные прочли его желание и без слов подхватили Виктора за руки, с размаху бросили грудью на оголенные провода щита. Он всего на долю секунды коснулся их. Кавказцы слишком быстро разжали пальцы, опасаясь, что и их ударит током. Рослый охранник дернулся и упал на резиновые коврики. Даже в коридоре почувствовался запах сгоревшей плоти.
Рамзан поставил у ног огнетушитель и поднял автомат, готовый добить Виктора.
– Вечно ты спешишь, – усмехнулся Умар, с высоты своего роста рассматривая обожженную, еще дымящуюся грудь охранника, – сам и без нас дойдет, – он перевел взгляд на слабо пульсирующую жилку на шее Виктора.
Биение было неровное, еще пара толчков, и синяя жилка стала неподвижной. Умар поднял голову:
– Теперь отключай общий рубильник и можешь загасить огонь. Тут где-то есть резервная автономная подстанция, мы ее и запустим.
Виктор лежал на спине, его глаза были широко открыты, но он уже не видел ни слабо освещенного потолка, ни террориста, склонившегося над ним. Не слышал он и голосов, звучащих на студии. В его угасающем сознании одна за другой возникали и гасли картины.
Вот он сидит с удочкой над прорубью, сосредоточенно глядя в воду, а на снегу еще подрагивает, но уже коченеет небольшой окунь. Откуда-то со стороны ему подают плоскую фляжку с коньяком, он делает пару глотков и чувствует, как спиртное приятно обволакивает, согревает застывшее на морозе горло.
А потом вдруг возникает его небольшая комната с расстеленной кроватью и с сервированным столиком. Горят свечи, а на тарелке еще шевелит хвостом обледеневший, искрящийся чешуей окунь. У столика стоит обнаженная Танька в туфлях на высоких тонких каблуках и говорит: «Рыба, специально для тебя, дорогой».
«Но почему так болит в груди?» – не понимает Виктор.
От этой боли темнеет в глазах. Совсем темно. И тут ярко вспыхивает солнце. Вокруг снова заснеженный лед Москвы-реки, пронзительно синее, как бывает только зимой, небо. На льду вдалеке рыбаки. И тут же, возле лунки, журнальный столик с едой, выпивкой, на нем поблескивает плоская коньячная фляжка Клима Бондарева, по бокам от нее горят две свечи. Горят ровно, так, как никогда не бывает на улице, даже в самый безветренный день, так, как горели бы они у него в комнате на «французский» Новый год. А возле столика стоит голая Танька на своих каблуках-шпильках с бокалом шампанского в руке. И никакого смущения в глазах, что на нее, бесстыжую, смотрят и другие мужики, собравшиеся порыбачить. Виктору уже как-то не до нее, кружится голова, боль из груди уходит и меркнет свет… Снег становится серым, блекнет небо, в лунке чернота, словно туда тушь налили. Только два огонька свечей пробиваются сквозь мглу, как волчьи глаза в ночном лесу, но и они уходят. И больше нет ни звука, ни вспышки, ни мысли, ни желания… ничего.
Рамзан боязливо опустил рубильник и повернул рычаг на головке огнетушителя. Из раструба на оплавленный электрощит полетел клубящийся белесый газ. Он отбросил опустевший огнетушитель к стене и повернулся к Умару.
– Надо попробовать восстановить щит.
– Что тут уже восстанавливать? Закрой дверь, меньше дыма будет.
Умар уверенно пошел по коридору. Никто из сотрудников студии в ту недолгую минуту, когда погас свет, и не подумал убегать. А куда удерешь? Бросишься, и наткнешься в темноте на автоматную очередь. Уж лучше затаиться, присесть, прижаться к стене, закрыв голову руками.