Друг Президента
Шрифт:
Бондарев оказался как в тумане. Он сплюнул, запах был премерзкий. Под ногами плескалась горячая вода. В руке Клима появился телефон. Экран дисплея вспыхнул, осветив отрезок бетонной стены. Три круглых старомодных выключателя на разбухших деревянных колодках красовались на кирпичной кладке. Потолок в бойлерной был низкий. Журчала вода, где-то всхлипывал пар, вырываясь из проржавевшей трубы.
Один из выключателей оказался исправным. В глубине подвала вспыхнула слабая лампочка в ржавом проволочном колпаке, она немного осветила вонючую бойлерную. Прямо под ногами плавал
«Сварился, бедолага», – подумал Бондарев, направляясь в глубину бойлерной – туда, куда тянулись толстые магистральные трубы.
Карабин он пока не расчехлял. Держа в правой руке телефон, Бондарев медленно пробирался к возвышению. Оно находилось в сухом месте, у тяжелой, обитой железом двери. Над дверью прямо в стену уходили трубы, замотанные стекловатой.
«Вот и теплотрасса. Туда, наверное, уже лет двадцать нога человека не ступала. Там, должно быть, смрад почище, чем здесь, хотя может быть сухо, трубы-то горячие».
Эта дверь, на вид кажущаяся неприступной, открылась на удивление легко. То, что там не будет света, Клим не сомневался. Так и оказалось. Пригнувшись, выставив вперед левую руку, иногда для верности водя ею из стороны в сторону, не включая экранчик на своем мобильнике, Бондарев двинулся в сухой, пропахший ржавчиной и сгоревшей изоляционной лентой теплый воздух теплотрассы. Он мысленно представлял себе улицу, сквер, под которым должна проходить эта ветка теплотрассы.
«Только бы не промахнуться, – думал Клим, останавливаясь на разветвлении узкого бетонного тоннеля, – иначе окажешься не у бомбоубежища, а в соседнем доме. Но мне кажется, я пока двигаюсь в правильном направлении».
Тоннель иногда сужался до такой степени, что Бондареву приходилось сгибаться в три погибели, пробираясь под трубами и десятками висящих на потолке и на стенах проводов, самых разнообразных кабелей.
«Сколько же их здесь! Сам черт не разберет. Если бы пришлось нужный кабель перерезать, так его и не нашел бы сразу. Уйму времени на поиски истратил бы».
Иногда от прикосновения руки крепежка выпадала из бетона, и провода отрывались, провисая чуть ли не до пола. Дышать в этом лабиринте было очень тяжело. Начинало ломить виски, а руки и ноги становились вялыми и непослушными.
Бондарев услышал шорох и повизгивание. На мгновение он включил мобильник: буквально на расстоянии двух метров от него на трубе сидели две крысы, свесив безволосые хвосты. Климу даже показалось, что мерзкие твари скалятся и готовы броситься на него, на человека, посмевшего вторгнуться на их территорию.
– Фу, отсюда! – посветив прямо в морды крысам, брезгливо, но беззлобно, абсолютно не опасаясь их, бросил мужчина.
Крысы словно почувствовали, что человек сильнее их, очень ловко развернулись на трубе и стремглав бросились бежать.
– Вот так-то лучше будет. Я вас в свою компанию, между прочим, не приглашал.
Дальше по всему его пути в теплотрассе было тихо. Однако, свернув, Бондарев замер. Впереди – из темноты доносился шум. Клим вздохнул с облегчением.
– Кажется, добрался.
Братья Рахметовы разложили на бетонном полу гаечные ключи, пассатижи, отвертки – все, что нашлось в студии. Старший, Магомед, выкрутил из двигателя щуп, вытащил его и тут же выругался. Масло на конце металлической линейки висело густым комком, оно даже не сразу стерлось ветошью.
– Сколько лет его не меняли? Если мы с таким загустевшим маслом движок запустим, он через пять минут заклинит.
– Может, попробовать сверху свежее масло залить?
– И не думай. Если запорем дизель-генератор, Умар нас убьет.
Младший брат, Таус, лежа под картером двигателя, пытался открутить пробку, чтобы слить загустевшее за время бездействия масло. Пробка, казалось, приросла к поддону. Он упирался ногами в стойки и с надувшимися на лице жилами рвал ключ на себя.
– Рычаг надо. Трубу найди.
– Пусти, – Магомед стал на одно колено, взялся за ключ.
Он не тянул, не налегал на него, просто несколько раз резко дернул. Раздался противный скрип, и винтовая пробка сдвинулась с мертвой точки.
– Учись, пока я жив, – засмеялся Магомед.
Младший брат торопливо открутил пробку почти до самого конца, перехватил ее пальцами, отодвинулся в сторону и только после этого рискнул сделать последний оборот. Масло не потекло, под картером медленно надувался блестящий шар, а затем густое, как перестоявший мед, масло стало словно бы выдавливаться из двигателя. Оно росло горкой на бетонном полу. Магомед уже слил из бака немного солярки и мелкими порциями подливал ее в двигатель, а младший брат прокручивал лопасти вентилятора. Разбавленное дизтопливом старое масло потекло веселее.
– Скоро у вас? – поинтересовался Умар, заглянув в подстанцию.
– Пока получается. Делаем, что можем, – отвечал Таус.
– Оживет?
– Это обязательно, – пообещал старший брат.
Умар подмигнул ему и вышел в коридор. Ему казалось, что он уже несколько дней находится здесь, на студии. Хотя еще час назад он ехал по вечерним улицам Москвы. Но теперь большой город ушел из памяти. Его звуки не достигали подземелья. С тем же успехом Умар мог представить себе, что над ним не столица России, а Грозный или горный перевал. Но отсюда, если все удастся, он мог появиться во многих тысячах московских квартир. Посмотреть в глаза миллиону людей. Именно посмотреть, а не заглянуть.
«Они сами заглянут в мои глаза. Станут ловить каждое мое слово. Будут с ужасом думать о том, чего я не сказал. Я один, но в одно мгновение я превращусь в тысячи. И это станет моей победой».
Умар прошелся мимо стеклянных дверей кабинетов. Наконец-то на студии воцарился порядок: никто не рыдал, не пытался что-то выяснить. В небольшом кабинете за тремя столами сидели шесть женщин. За четвертым расположился террорист в маске. Автомат лежал у него на коленях, он даже палец со спускового крючка снял. Заметив Умара, тут же сел ровнее. Главарь посмотрел на молоденькую девушку, сидевшую перед компьютером, она нервно кусала губу и пыталась стереть носовым платком размазанную от слез тушь.