Друг
Шрифт:
В ночь на третий день после приезда Семен тихо ткнул меня в бок:
– Гиря, я сваливаю отсюда. Хана здесь всем будет, – прошептал он.
Как сейчас помню темноту, длинные ряды коек казармы, и решительное, отчаявшееся лицо Семена с испуганными глазами.
– Ты чего, Сем, совсем сбрендил? – остатки сна моментально выветрились из головы. – Раньше надо было бежать, из поезда прыгать, в крайний случай… Не дури!
– Я не буду служить убийцам моих родителей, – гневно бросил Семен. – Слушай, Гирь, бежим со мной, очкую я че-то один, – в его голосе раздались просительные нотки.
– Нет, Сем, делай что хочешь, но я не побегу, – твердо сказал я. – И тебе, кстати, не советую. Вспомни, я хоть раз неправильный совет давал?
Секунду-две он пристально смотрел мне в глаза. Затем встал.
– Как хочешь, я всё решил, – ответил он. – Прощай, Фёдор Григорьевич, – затем ушел.
Я снова упал на подушку, долго лежал и колебался, слушая, как Семен неумело старается незаметно выйти из казармы. Уверен, не только я один заметил его исчезновение в ту ночь… но никто его не остановил. Зря, наверное…
На следующий день, вечером в начале двенадцатого Крабова вызвали на блокпост Первой Линии – внешнего периметра лагеря. В этот момент я ошивался неподалеку от офицерского домика и вызвался его отвезти. Мы приехали, Крабов приказал ждать в машине, но через пару минут позвал на пост.
– Посмотри сюда, – глухо сказал он и указал рукой вглубь дежурки, где обычно принимают продовольствие в лагерь.
Преисполненный самых мрачных ожиданий, я пошел туда. И увидел Семена вновь. В ободранном камуфляже и с тремя рваными красными дырками на теле. Глядя в такое знакомое мертвое лицо друга, я спросил про всё дежурного.
– А кто их разберет, в темноте-то? – пожал тот плечами. – У нас приказ стрелять без предупреждения, мало ли какой шпион проберется. Вот мы и прошлись крупнокалиберкой разок-другой, чтоб для верности, – он взглянул на часы и засуетился. – Ладно, ребята, забирайте тело и уезжайте. В полночь сменка…
Вот так. Этого человека, кроме ночной смены, ничего не волнует. И то, что сегодня они пристрелили солдата, которого, по идее, должны охранять от любопытных глаз, не волнует тоже. Вот такая веселая у нас система. Черт, черт, Семе-ен!!!
– Он не виноват, Фёдор, – Крабов сочувственно сжал плечо, – он шкурой за охрану отвечает. Чуть что, и его самого в штрафники, «на мясо». Вот и стараются…
С*ки. Ср*ная мобилизация, ср*ное Содружество, ср*ный Кассид. Смерть Семы скрыли, той же ночью тело увезли в неизвестном направлении, а остальным объявили, что он отправлен на Титан за нарушение режима.
И зря! Через два дня из лагеря драпанул Драпа, да простит мне Всевышний этот невольный каламбур. Драпанул глупо: зарезал на Второй Линии часового, забрал оружие и двинул вперед. На подходе к Первой Линии затеял стрельбу, где его и положили. С той же крупнокалиберки.
Эту смерть скрыть не удалось. На Второй Линии врубили тревогу, сиреной подняли оба батальона, и через час в часть привезли сразу два трупа, в одном из которых мы и узнали Драпу. С тех пор по всему лагерю, на всех зданиях вывесили листовки, где пригрозили высшей мерой наказания за побег.
В итоге нас осталось трое. Я, Петруха и тихушник Атас. Последнего звать, на самом деле, Станиславом – парень неплохой, хотя у меня с ним отношения всегда были холодные. Наверно, из-за его родни: отец его был оперативником в отряде особого назначения в управлении наркоконтроля, с репутацией неподкупного работника даже в условиях тотальной нехватки денег. После одной мутной истории с провалом операции по задержанию индонезийской партии героина, семья Стаса осталась без кормильца. В управлении их отца уважали, помогали чем могли, и у Стаса остались хорошие связи в органах наркоконтроля. На районе его прозвали Атасом, так как он исправно предупреждал местных наркоманов о рейдах, чем заслужил великолепную репутацию среди бандитского контингента. А может, просто кто-то по пьянке скаламбурил и всё.
Снова подул легкий ветерок, по травяному океану пробежалась широкая волна. Солнце уже заходит, пора в часть – скоро ужин. Я привстал, отряхнул прилипшие к одежде травинки и устало побрел назад. Денек выдался не из легких: сегодня нашу роту назначили на тренировки с перегрузками, на огромной центрифуге ускоряли до нескольких «же». Ох, не зря накануне в столовой вместо ужина выдали специальную полетную норму космопеха, которая не лезет наружу при маневрах корабля-носителя. Восприняв это как «закусон», почти вся рота достала свои заначки и нажралась еще с вчерашнего вечера. В итоге, сегодня половина всех горе-десантников обблевала каждый коридор «Галактики», филиала нашей учебки. Наш комроты был вне себя от злости… Меня и еще пятерых, как будущих взводных, вызвали «на ковер» и долго-долго полоскали мозги нудными нотациями и угрозами. Но нет худа без добра – зато мы узнали, что к нам прибывают новенькие, как раз на четыре взвода, недостающих для формирования полноценного батальона. Тогда же, где-то числа десятого-одиннадцатого октября, можно будет дополнить свои взводы до штатной численности в двадцать человек.
В легкой задумчивости я дошел до зданий. В казармах лагеря мы живем все вместе: и взводные, и рядовые, отдельный офицерский домик только у комбатов с ротными капитанами. На входе меня встретили подчиненные, сосущие какие-то изрядно чадившие самокрутки. Я подошел ближе, недовольно поморщился – воняло от них не меньше, чем от портовых бомжей во Владивостоке.
– Здоров, командир! – приветствовал меня нестройный хор голосов.
– Привет, ребята… Фу, что за хр*нь вы здесь курите?
– А нечего больше, командир, – пожаловался один солдатик. – Прапор не дает, говорит, на офицеров нормальные блоки ушли. Вот, тут бывалые посоветовали травку кое-какую скрутить…
– А вы, идиоты, им поверили? – меня пробрал смех. – Отравитесь, придурки… Прапорщик вам заж*пил просто, а вы повелись! Фу, бл*… Пойдемте, блок вам подгоню.
Дважды говорить не пришлось. Они, видимо, сами спросить хотели, да не ожидали такого сюрприза. Я зашел внутрь, за мной один из рядовых. В лицо ударил тяжелый запах жизнедеятельности почти сорока человек – примерно два взвода. Стараясь не обращать на вонь внимания, что весьма непросто после свежести лугового поля, я перешагнул через вдрызг пьяного Козла, свалившегося с койки, прошел к своему уголку и достал из тумбочки блок «Аральских» – местных папирос, выдаваемых в лагере по норме.
В общем-то, я не курю, давно бросил, еще в Анголе. Но отказываться от офицерской нормы в лагере, где табак – один из основных разменов на все случаи жизни, глупо. Так и валяются у меня в прикроватной тумбочке уже две недели, нетронутые.
– Вот, держи, курите на здоровье, – я понял, что сказал глупость, и поспешно замолк.
– Спасибо, командир, – солдатик уставился на блок, не обратив внимания на маленькую оплошность, – за нами должок, – щенячьими благодарными глазами он взглянул на меня, с энтузиазмом козырнул и исчез за дверью.