Друг
Шрифт:
– Не знаешь, Ваня, где это Тиллиярви?
– Где-нибудь в Карелии, – безразлично сказал Таранов.
Потом Валентин уложил его на кушетку, вкатил укол и ловко извлек полтора десятка дробинок, обработал ногу и сказал:
– В следующий раз это может быть не дробь.
Таранов кивнул, встал и надел штаны. Снова сел к столу и наполнил склянки коньяком. Таранов вспомнил, как Валька оперировал одного африканского вождя. Вождя привезли на бронетранспортере. В животе у него сидела пуля. Вслед за вождем явилось его войско – не менее двух тысяч вооруженных бойцов. А может, их было три тысячи. Или пять… их никто не считал. Сын вождя сказали Кислицыну: у вас есть врач. Он должен
– Чем я могу тебе помочь, Таран? – спросил Валентин.
– Переночевать у тебя можно?
– Не вопрос, Ваня. Это, собственно, я и сам хотел тебе предложить. Вид у тебя нехороший, усталый и тебе сейчас лучше всего выспаться… А утром поговорим о твоих делах.
Таранова устроили в одноместной коммерческой палате с пристойной мебелью, телевизором и холодильником. Он лег на крахмальные простыни и сразу уснул. Снилось пожарище и косо летящий град.
Яростно, азартно чирикали воробьи за окном. Таранов улыбнулся: сейчас встану, накормлю вас, бродяги… В следующую секунду он все вспомнил, и его обожгло болью. Он сел, опустил ноги на пол. На правой белела повязка, наложенная Валькой. Таранов встал, подошел к зеркалу и увидел свое лицо – с запавшими щеками, заросшее седоватой щетиной… Ну, гражданин Таранов, что ты можешь сказать себе в это замечательное утро в начале сентября? В предчувствии бабьего лета, своего сорок первого дня рождения… и развязки. Что можешь ты сказать себе?… Ты молчишь. Тебе нечего сказать.
– Ты знаешь, что тебя ищут? – спросил Валька. Он смотрел на Таранова внимательно, с прищуром. – Кто? – спросил Таранов. – А хрен его знает.
– Менты?
– Трудно сказать. Может, мент. Может, нет… Был у меня позавчера, спрашивал о тебе. Оставил телефон и просил, если ты появишься, передать. – Валька протянул листок бумаги. Там стояли семь цифр номера и более ничего.
– Чего он хотел? – спросил Таранов.
– Сказал, что хочет тебе помочь… Тебе нужна помощь, Ваня?
– Ты уже помог, Валя. Спасибо, – Таранов кивнул на забинтованную ногу.
– Не за что… А все-таки: тебе нужна помощь?
– Нет, спасибо.
– Ну… смотри. Как, кстати, твой племянник?
Таранов замер. Долго молчал. Потом ответил:
– Он погиб.
– Извини, Таран. Я же не знал… давно это случилось?
– Вчера.
– Вот как… где?
– В Карелии, Валя, в Карелии.
Больше Валька Лавров по прозвищу Айболит ничего не спросил.
Дверь квартиры была опечатана. Таранов без колебаний сорвал бандероль – он пришел к себе домой. На полу прихожей он увидел классические силуэты мелом, запекшуюся кровь.
Он не испытывал никаких угрызений совести, никаких комплексов. Не он начал эту войну. Ее начали те, другие, которые убивают каждый день. Они убили Славку Мордвинова – доброго, умного и беззащитного человека… Они убили Иришку. И Лешку убили тоже они… И еще тысячи, десятки тысяч пацанов и девчонок они уже убили и намеревались убить еще.
Лаборатории на мысе Овечьем больше не существует – из сгоревшего подвала не выйдет больше ни одной таблетки отравы. Кровопийца Сын убит, и Иришка отомщена. Но еще ходит по земле убийца Славки Мордвинова. И пока он ходит, Таранов не может спать спокойно… Это страшнее, чем охота «Ирокеза».
Не разуваясь, Таранов прошел в кухню. На кухонном столе белел листок бумаги. На нем были написаны семь цифр телефонного номера и больше ничего. Таранов повертел бумажку и сунул ее в карман.
Потом он включил чайник, достал с полки пакет пшена, и налил в кастрюльку воды. С пшеном и водой он оправился на балкон… Он долго смотрел на последнее детище Славки Мордвинова – неказистую конструкцию, собранную в гараже… Славки уже нет. Скоро сорок дней, как его нет. А кормушка есть. Вот она – простая, умная, добрая и немножко наивная, как сам Славка.
Ветер шевелил листву, с запада двигалась туча. Иван Таранов стоял и смотрел на кормушку для воробьев. Натягивалась кожа на скулах, и нехорошо блестели глаза… Убийца Славки еще жив! Так не пойдет, ребята… Нет, ребята, так не пойдет.
Он вспомнил, как убегал Славка под дождем в то проклятое августовское утро, когда сам Таранов уехал в командировку – баксы зарабатывать… В то утро все были еще живы. Живы! Живы, черт побери! И если бы ты не уехал, если бы ты проникся Славкиной бедой, как своей собственной… все могло бы быть по-другому.
Все могло бы быть по-другому, если бы ты позвонил ему сразу, как только вернулся, – он был еще жив. Он был еще дома! Он только собирался ехать на встречу со своим убийцей. Когда его убивали в километре от твоего дома, ты, выпивший, лежал в ванне! Славкина смерть – на твоей совести.
… Раскатился гром, Таранов вздрогнул и сделал то, ради чего, он, собственно, пришел на балкон, – засыпал в кормушку пшено и залил воду. Мерно застучали из капельницы капли, отсчитывая секунды. Прежде чем первая порция пшена высыплется на доску кормушки, убийца Славки Мордвинова должен быть мертв.
Он долго отмывал кровь в ванной. Никакой брезгливости при этом не испытывал – что может смутить человека, который прошел школу спецназа? Он отмыл кровь, долго лежал в горячей воде… хотелось выпить, но пить было нельзя. Он механически вымылся, переоделся в чистое и надел костюм с белой сорочкой и галстуком. Трофейный «ИЖ» сунул за ремень сзади.
В магазине «Левша» Таранов купил стилет. Продавец предложил ему справочку о том, что стилет не является холодным оружием. Таранов ухмыльнулся… Справка была ему не нужна. Он сунул в нагрудный карман продавца стодолларовую купюру и сказал:
– Ты лучше забудь, что когда-нибудь меня видел.
И посмотрел в глаза продавцу. Он держал взгляд всего несколько секунд, но продавцу показалось – вечность. Когда Таранов вышел из магазина, молодой работник прилавка пошел курить – руки у него дрожали.
Сухарю весь день не везло, но ближе к вечеру он надыбал маленькую аптеку на улице Замшина, где работала всего одна телка. Сухарь покрутился около аптеки, выбрал момент и нырнул внутрь. Он подошел к стеклянному прилавку, длинной рукой поймал телку за волосы, выщелкнул лезвие выкидухи: