Другая дверь
Шрифт:
Та же игра.
– Не крестьянин… – тут даже сомнения в голосе Рябушинского не было.
И смотреть на реакцию нашего героя он не стал. А добавил почти просительно.
– Может, всё-таки из Новой Зеландии?
– А с чего вы взяли, – тянул время Слава, – что я какой-то не такой и выдаю себя за кого-то другого?
– Этого я не говорил… – теперь уже Степан Павлович отрицательно покачал головой. – Насчет выдавания… А так – просто посмотрите на себя. И послушайте. Вы явно находитесь в затруднительном материальном положении, но… Ничего не просите, не жалуетесь, не клянчите. Ведёте себя с некоторой,
– А почему вы так решили? – с улыбкой спросил Слава.
– На вас костюм, на первый взгляд приличный, но на второй – сшитый где-то в подворотне, руки не ухожены, но вы этого не замечаете, не стесняетесь этим и не бравируете своей нищетой. Так мог бы себя вести человек, который ничего другого не знает, этакий провинциальный, разорившийся мелкопоместный дворянчик, впервые попавший в Петербург или другую столицу. Но вы для этого слишком свободны и слишком вольно и грамотно разговариваете… Вы чужой, хотя никакой угрозы от вас я не ощущаю… Итак, кто вы?
– Ну что ж, – Прохоров поднялся, ему не сиделось на месте, и он начал прохаживаться по обширному номеру, – во многом вы правы. Я действительно не отсюда, и мне довольно всё равно, как я одет, хотя казалось перед этим, что нормально…
Он остановил своё хождение и монолог, пытаясь всё-таки для себя решить, что он может сказать, а что не стоит. Рябушинский и до этого нашему герою показался человеком симпатичным, а сейчас, после такого интересного анализа, Слава почувствовал в нём родственную душу.
– Вот… – между тем заметил «симпатичный человек», – вот об этом я и говорил только что. О том, как вы встали и пошли и как сказали насчёт одежды…
– В общем, – рискнул Прохоров, – я человек из другого времени. Я родился, – он решил применить свой старый трюк, так хорошо сработавший когда-то с Надеждой, – в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году…
– В каком? – вежливо переспросил Рябушинский.
Но было в его голосе что-то ещё, не только вежливость.
– Пусть это вас не пугает, – Слава покачал головой, – я не сумасшедший. И сейчас вам это докажу…
Он сунул руку в карман, но тут же спохватился, что никаких предметов двадцать первого века у него с собой нет: часть продана, а часть, ридер, например, валяется в квартире Песи Израилевны. Легко было доказывать что-то Надежде, показав ей компьютер и холодильник, а сейчас как быть?
Степан Павлович терпеливо ждал.
Прохоров ещё раз перебрал в уме, всё, что он мог предъявить Рябушинскому. И только одно вспомнилось – на нём сегодня единственные оставшиеся от своего времени трусы. Понятно, что человек, всю жизнь занимавшийся тканями, увидит, что материал для этого предмета туалета сделан из неведомых ему составляющих и по неизвестной технологии, но этого может быть маловато в качестве доказательства, да и предъявлять такую интимную вещь наш герой всё же не решился.
Степан Павлович начал проявлять признаки нетерпения.
– Получилось так, – начал Прохоров, – что мне нечего представить вам вещественного, поэтому, если хотите, я просто расскажу, что будет с вами и страной в ближайшее время.
– Вы мне ещё расскажите, когда я умру… – как-то горько усмехнулся Рябушинский.
«В каком году это будет? Кажется, в сорок втором…»
– Не скоро… – ответил Прохоров, – вы, как я помню, сейчас прожили едва половину жизни.
– А почему вы знаете в своё время про меня? – подозрительно спросил Степан Павлович. – Вы что готовились тогда, в вашем будущем, к нашей встрече?
– Это не совсем так… – возразил Слава. – Были некоторые обстоятельства, по которым я должен был узнать что-то о вашей жизни.
– И что вы узнали? – настрой у Степана Павловича было явно скептическим.
– В четырнадцатом году начнется война…
– С немцами?
– …и в шестнадцатом, – после согласного кивка продолжил Прохоров, – вы откроете первый в стране завод по производству автомобилей. Ваша коллекция икон после революции…
– Будет?
– … К сожалению… – кивнул Слава, – Так вот, ваша коллекция будет конфискована, как и дом, который достанется писателю Горькому, а ваша дочь уже в Италии, куда вы эмигрируете, выйдет замуж за человека по фамилии Рыжов. Это практически всё, что я помню, уж извините…
Рябушинский, уставившись в пол, долго молчал, потом спросил как-то печально:
– Сколько стоит ваша книга?
– В Москве за такую некий книготорговец получил целую подводу старопечатных книг… – начал наш герой.
Степан Павлович поднял голову:
– Понятно… Сколько стоит ваша?
– Тысячу рублей…
Рябушинский, несмотря на своё настроение, всё-таки услышал и глянул на нашего героя, оценив цифру – настоящий купец.
– Сделаем так… – сказал он через паузу, – Я вам верю, но сумма немаленькая, и нужно проверить ваши рассказы, а сам я не очень в этом разбираюсь… Могу предложить пятьсот рублей сейчас или тысячу завтра, если все ваши слова подтвердятся…
49
Настроение после визита было настолько приятным и легким, что Слава решил не брать извозчика, а не спеша прогуляться до дому. По его прикидкам идти нужно всего километров пять, и это даже по сегодняшнему состоянию его здоровья было вполне достижимо.
Если не спешить…
Хотя спешить хотелось…
Завтра он получит свои деньги, Прохоров ни секунды в этом не сомневался…
Что должен сегодня по уму сделать Степан Павлович?
Скорей всего, позвонит или даст телеграмму кому-то в Москве, или книготорговцу или служащему, который быстренько доберётся до доверенного книготорговца, чтобы тот мог удостоверить насчет подлинности «Требника», а заодно дать какие-то ориентиры по цене.
А кто мог возразить насчет подлинности и цены?
Отлично зная, как охотно современные антиквары клевещут (не все, конечно, но многие) на своих коллег, чтобы только заполучить хорошего клиента себе, наш герой понимал, что тут даже какому-нибудь Васеньке возразить нечего. Доказать не подлинность невозможно – в это время книги ещё не подделывали, а проверить наличие всего, что должно быть в полном экземпляре легко, они со Степаном Павловичем сегодня уже это проделывали.
Конечно, могла ситуация упереться в цену, но тут тоже было на что надеяться. Рябушинский не дурак, и хороший торговец, вряд ли он будет спрашивать в лоб: «Сколько нужно платить за такую-то книгу?». Скорее спросит: «Если я закажу то-то, во сколько мне это обойдется?»