Другая миссис
Шрифт:
Впрочем, это было неважно, потому что Мышка быстро перебиралась в корзину с грязным бельем, стараясь при этом не наступать на пол. И облегченно выдыхала. В корзине безопасно, хоть она и стояла на полу. Лава не могла ее сжечь: корзина была сделана из титана, а Мышка знала, что титан не плавится. Она была умным ребенком – умнее всех своих знакомых сверстниц.
Сидя в корзине для белья, девочка ждала, пока вулкан не перестанет извергаться. Когда лава застывала и покрывалась коркой, ходить по земле снова становилось безопасно. Только тогда Мышка выбиралась из корзины и возвращалась на край ковра – играть с Мистером Медведем
Иногда Мышке казалось, что ее прозвали так именно за привычку надолго исчезать в своей комнате – «тихо, как церковная мышь», как говорил отец – и играть там целый день.
Трудно сказать, какая версия правильная.
Но одно было ясно.
Мышка любила свое прозвище, пока не появилась Фальшивая Мама. А после этого уже не любила.
Я сижу на полу в вестибюле клиники. Передо мной стол с игрушками: он нужен, чтобы развлекать детей, ждущих приема. Темный ковролин подо мной тонкий, дешевый, весь в пятнышках, которые почти сливаются с ним. Их видно только мне, и только потому, что я совсем близко.
Я сижу за столом на полу, скрестив ноги, лицом к сортеру [12] . И бросаю пластиковое сердечко в соответствующее отверстие.
Напротив меня – девочка. У нее пара изогнутых косичек. Несколько светлых прядей волос выбиваются, падают ей на лицо и мешают, частично закрывая обзор. Но девочка не спешит убирать непослушные волосы.
Она в красной футболке. На ногах разные туфли: одна – черная лакированная кожаная «Мэри Джейн» [13] , а другая – черная балетка. Их легко перепутать.
12
Игрушка-головоломка с отверстиями разной формы, в которые дети вставляют фигурки.
13
Марка детской обуви.
У меня затекли ноги. Вытягиваю их и принимаю позу, более удобную для тридцатидевятилетней женщины. Хочется сесть в кресло в приемной, но я не могу просто встать и уйти. Пока не могу: маленькая девочка выжидательно смотрит на меня из-за стола.
– Ходи, – приказывает она, странно улыбаясь.
– Куда идти? – сдавленно спрашиваю я. Откашливаюсь и повторяю вопрос – на этот раз почти нормальным голосом. Тело затекло от сидения на полу. Ноги болят. Голова тоже.
Мне жарко. Вчера я не сомкнула глаз и теперь расплачиваюсь. Я устала и плохо ориентируюсь в пространстве. Утренняя беседа с офицером Бергом сильно подействовала на нервы. И без того паршивый день стал еще хуже.
– Ходи, – повторяет девочка. Таращусь на нее, не двигаясь с места. – Твой черед. Твой ход, – добавляет она, картавя.
– Мой ход?
Я сбита с толку.
– Да. Твой цвет красный, помнишь?
Вот только она произносит не «красный», а «квасный».
Мотаю головой. Наверное, я была невнимательна, потому что и правда не помню ничего подобного. И не понимаю, о чем она вообще говорит, пока девочка не указывает на красные бусинки на игрушечных «американских горках». Бусины ездят по холмикам из проволоки, поднимаясь, опускаясь и закручиваясь по спирали.
– А… – Я дотрагиваюсь до красных деревянных бусин
У девочки течет из носа. Глаза немного остекленели, как будто ее лихорадит. Я прекрасно знаю, почему она здесь. Она – моя пациентка. Пришла повидаться со мной.
Девочка надсадно кашляет, забыв прикрыть рукой рот. Маленькие дети всегда забывают.
– Надо вот так, – малышка берет своей грязной заразной ручонкой вереницу желтых бусин, перемещает их по холму из желтой проволоки и по спирали. – Вот так, – повторяет она, когда бусины наконец доезжают до противоположного края горок. Отпускает их, подбоченивается и снова выжидательно смотрит на меня.
Я улыбаюсь ей и начинаю двигать красные бусины. Но далеко продвинуться не успеваю.
– Доктор Фоуст, – раздраженно шипит из-за спины женский голос. – Чем вы тут занимаетесь, доктор Фоуст?
Оглядываюсь и вижу Джойс, стоящую, строго выпрямившись, с суровым лицом. Она сообщает, что пациент, которому назначено на одиннадцать, уже ждет меня в третьем кабинете. Медленно встаю, разминая затекшие ноги. Не понимаю, с чего мне взбрело в голову, что играть с девочкой на полу – хорошая мысль. Говорю ребенку, что мне пора работать и, возможно, мы еще поиграем в другой раз. Она застенчиво улыбается. Раньше она не стеснялась. Думаю, дело в моем росте. Теперь, стоя на ногах, я не одного роста с ней. Я на совсем другом уровне.
Малышка подбегает к маме и обхватывает ее колени.
– Какая милая девочка, – говорю я ее матери. Та благодарит меня за то, что я нашла время поиграть с ее дочерью.
Приемная кишит пациентами. Я иду за Джойс через вестибюль и дальше по коридору. Но не в кабинет, а на кухню. Наливаю воды из кулера и перевожу дыхание. Я усталая и голодная, а голова по-прежнему болит.
Джойс следует за мной и бросает недобрый взгляд: мол, хватает наглости пить воду, когда пациент ждет. Вижу по глазам: я ей не нравлюсь. Не знаю почему. Я никогда не переходила ей дорогу.
Твержу себе, что инцидент в Чикаго совершенно ни при чем и Джойс никак не может знать о нем. Прошлое осталось в прошлом, ведь я уволилась. Это было единственным выходом. Иначе моя медицинская карьера оборвалась бы из-за жалобы на халатность. Но буду ли я снова заниматься неотложной помощью – большой вопрос. Да, на моем резюме не осталось пятна, но уверенность в себе пошатнулась.
Обещаю Джойс, что сейчас пойду к пациенту. Тем не менее она – бирюзово-голубой медицинский халат, руки уперты в бока – продолжает стоять и следить за мной. Поджимает губы. Только тогда я обращаю внимание на часы позади нее. Красные цифры информируют: сейчас час пятнадцать дня.
– О господи, – бормочу я. Нет, не может быть. Я никак не могла так сильно отстать от графика. У меня репутация вполне расторопного врача. Правда, я иногда слишком долго принимала пациентов и задерживалась… но не настолько же!
Бросаю взгляд на свои часы. Наверняка они отстали, поэтому отстала и я. Но время на них совпадает со временем на настенном циферблате.
Чувствую, как в груди нарастает раздражение. Эмма ошиблась, назначив прием слишком многим больным в слишком маленький промежуток. Теперь мне придется наверстывать упущенное весь остаток рабочего дня, и всем расплачиваться за это: Джойс, Эмме, пациентам и мне. Но главным образом мне.