Другая сторона озера
Шрифт:
Несмотря на то, что в течение года я бывал в этой местности пару раз, в ночных сумерках распознать что-либо знакомое оказалось крайне сложно. Нужный мне абонент должен был находиться не более чем в сотне или двухстах метрах от меня, но он почему-то оказался недоступен. Хотя и моя связь сбоила. Можно было включить пониженную и попробовать раскатать колею через сугробы, но это заняло бы много времени и могло разбудить местных жителей, чего я совсем не хотел. Не оставалось ничего, кроме как оставить машину возле нечищеной дороги и двинуть пешком по селу в поисках Димыча.
Димычем звали местного старожила, знакомого моего приятеля-чиновника, Олега Алексеевича. Димычбыл у него сторожем и наблюдал за происходящим вокруг. Он присматривал за ныне нефункционирующей базой отдыха на болотах в лесу, неподалеку от села, которая какое-то время назад была приобретена товарищем чиновником. Он много раз приглашал меня туда, ноя так ни разу и не добрался – т стояла большая вода, то снег был слишком рыхлый и снегоход тонул, а нормальная дорога туда давно заросла и заболотилась. Но впереди меня ждали месяцы, которые я собирался провести в этих краях, и, собственно, кроме рыбалки, охоты и номинального присмотра за нашими владениями, от меня ничего не требовалось, так что теперь я смогу изучить тут все вдоль и поперек. Сейчас в этой промозглой тьме мои фантазии о прекрасном отдыхе на среднерусской равнине немного померкли, но мысль о том, что через год меня ждут теплые острова в Тихом океане, быстро придала сил, и я шагнул в мокрый сугроб, намереваясь найти Димыча. В высокий сапог тут же засыпался снег, но я терпеливо продолжил шагать к единственному дому со светом в оконце, небезосновательно полагая, что это нужный мне дом.
Оказавшись на крыльце, я уселся на ступеньки и стряхнул снег с сапог. В ответ на скрип ступеней в доме послышались какая-то возня и бормотание, а над крыльцом зажегся фонарь. Видимо, хозяин догадался о прибытии позднего гостя.
Через пару минут на крыльце появился Димыч. Он был одет по-уличному, похоже, предусмотрел, что придется помогать мне с вещами, лежавшими в машине у трассы. Димыч оказался несколько моложе, чем я предполагал, но сказать, сколько ему было лет, я затруднялся. Пожалуй, 40 с небольшим. Если бы не густая борода, я бы смог определить его возраст точнее. Сначалая подумал, что он сильно старше меня, но когда заглянул в его живые поблескивающие глаза, понял, что это не так.
Из машины взяли только необходимое. Димыч заверил, что с трассы никто залетный сюда не свернет, а из своих брать что-либо некому. Ему удалось убедить меня несмотря на то, что кунг моего большого пикапа был забит барахлом под завязку. Окончательно точку в моих беспокойствах Димыч поставил, объяснив, что уже выспался до моего приезда и сегодня не ляжет, так что машина будет под его присмотром.
В доме нас ждал накрытый стол. Причем накрытый так хорошо, что мне не захотелось лезть в коробки со съестным, которое я затарил в городе. На столе были и соления, и сало, и бородинский хлеб для закуски. В центре стоял стеклянный графин с пробкой, скорее всего, с самогоном. На двухконфорочной плитке в чугунной сковородке подогревались картошка и мясо.
Домик был небольшой и простой, но очень уютный. Стол сколочен из грубых досок, но сверху его покрывала чистая скатерка. По бокам стояли два самодельных стула и лавка. «Лежанка» при входе собрана очень ладно и покрыта свежей штукатуркой. У окна примостился диван, накрытый покрывалом, рядом с которым возвышался коричневый книжный шкаф. Его изрядно поел какой-то жук, отчего казалось, будто поверхность шкафа сотни раз продырявили маленьким сверлом. А между стеной и «лежанкой» расположилась высокая кровать с металлическим каркасом.
Раздевшись, я первым делом надел сухие носки и погрел ноги у «лежанки». Димыч же сразу направился к столу. Хозяин дома явно меня заждался, но к графину в одиночестве не притронулся. Ожидая, пока я отогреюсь, Димыч сдержанно изучал какую-то местную газетенку, состоявшую всего из пары разворотов. Не желая томить хозяина, я направился к столу. Хозяин бодро откинул газету, и уже через минуту или две в тарелках лежала еда, а рюмкибыли наполнены. В графине, как я и предполагал, оказался самогон. Самогон я не любил, но обижать хозяина не хотелось, и я решил пить то же, что и он, о чем совершенно не пожалел. Напиток не пах сивухой и был в меру крепким, а на вкус отдавал чем-то еловым. Первые две рюмки выпили молча, обильно закусывая.
От еды и спиртного по телу быстро разлилось тепло, а на душе полегчало. Разговор начался сам собой. Сначала говорили про дорогу и про то, какая жизнь сейчас в Москве. Согласились, что Жириновский опять был прав, а нынешняя власть не имеет никакого плана.
К середине графина забыли про политику и перешли к насущному. Я поведал о том, что устал от жизни между пробками и офисом, и целый год ничем конкретным не занимаюсь, разве что недавно откопал начатый в юности роман и стал его дописывать, а Димыч рассказал, что уже давно не ездил в Москву. И что ему повезло, что рядом – охотничьи угодья, где товарищ чиновник и администрация часто охотятся, и ему неплохо перепадает за то, что он держит в порядке охотничий домик, куда мы завтра и направимся. А теперь еще и новое дело с землей, за которой он присматривает, для чего у него есть квадроцикл и новый снегоход, не считая собственной лодки с новым «тохатсу».
Не до конца понимая, насколько Димыч в курсе дел, я осторожно поинтересовался:
– А не боишься, что после всех этих дел тут все изменится?
Димыч парировал не задумываясь, будто ожидая моего вопроса:
– Не думаю, что тут когда-нибудь что-то сильно изменится. Не менялось при царях, при коммунистах и в 90-е, и сейчас не меняется. Нет, ну свет появился, да, ну колхоз и телевизоры, да. Колхозы потом развалились, и народ поразъехался, да. Ну а так-то, по сути, все то же. Место не изменилось. Мне кажется, даже когда людей не станет, тут все останется прежним.
– А то, что вы говорите, разве не изменения? Это же те самые изменения, о которых я и говорю.
– На ты, ага?
– Ага.
– Так я об изменениях другого порядка. О тех, что, правда, что-то меняют.
– Это метеорит, что ли, должен упасть? Такие изменения?
– А метеорит, мне кажется, тоже ничего не изменит. Вон упал же недавно в Челябинске, и что? Там что-то поменялось?
Я пожал плечами и кивнул.
– Он там, скорее, взорвался. Так, вспышка и немного разрушений.
Димыч ответил, задумчиво улыбаясь:
– Ну а был бы даже большой взрыв. Ну порушило бы посильней, ну людей бы прибило. А ничего бы особо не изменилось.
– То есть ты думаешь, что ничего нигде не меняется никогда? Это же бред.
– Я про то, что меняется, но только внешне. Люди на время производят видимость изменения, а потом все возвращается на свои места. Даже война меняет что-то временно.
Я развел руками.
– С такой позиции, да, остаются только глобальные изменения и метеориты, как те, что убили динозавров, или ледниковый период, или вообще, когда Гондвана развалилась.