Другая сторона
Шрифт:
Взбежав на крыльцо он остановился перед дверью. Надо постучать? Мысль показалась ему глупой. Это же его дом! Наткет ничего не имел против белочек и ежиков, но всему есть предел. Он платит налоги отнюдь не из благотворительности!
Наткет повернул ручку – дверь оказалась не заперта – и проскользнул в дом. Ступать он старался как можно тише, хотя сам не до конца понимал причины. Он же не взломщик и не грабитель, просто вернулся в собственный дом.
Обои переклеили, и, как отметил Наткет, выбор был не самым удачным. Пышные викторианские розочки светлых пастельных тонов. Отец скорее бы отгрыз себе руку, чем решился на такие обои: он любил яркие картинки со звездолетами, смешными инопланетянами или с забавными
Комната сверкала чистой. Порядок был идеальным, что настораживало. Словно тот кто поселился в его доме, тратил время исключительно на вытирание пыли, мытье полов и окон или полировку мебели.
Наткет осторожно, по стенке, пробрался на кухню. Та же безупречная стерильность: поблескивает металлическая мойка, в раковине ни капли, на столе белоснежная скатерть и ваза со свежими цветами… Наткет поежился. Единственным предметом, который не выглядел искусственно, оказался холодильник – из-за магнитных игрушек, облепивших дверцу и стенки. Наткет невольно шагнул в его сторону – может из-за притяжения создаваемого магнитным полем, а скорее из любопытства. Веселые зверушки, радостные фрукты и овощи, довольный жизнью окорок, головка сыра и бутылка молока… В большинстве своем: не примечательные китайские поделки из яркого пластика. Большая часть магнитов повторялась. Одних сиреневых бегемотиков Наткет насчитал семь штук.
Наткет долго рассматривал композицию. Кто бы ни обклеивал холодильник, двигали им исключительно жажда собирательства и ненависть к пустому пространству. Польза была только от большеглазой картофелины – магнит удерживал на дверце листок со списком покупок. Первой строчкой шла форель.
Этого хватило, чтобы Наткет вспомнил, что на самом деле чертовски голоден. Крошечный ломтик торта не в счет. Желудок подтвердил это недовольным ворчанием. Наткет открыл дверцу и уставился на сверкающие чистотой полки.
Продуктов оказалось мало: кусочек сыра, бутылка соевого соуса, да полдюжины яиц. Наткет почувствовал легкий укол совести. Неприлично же копаться в чужом холодильнике… Хотя, почему в чужом? Это его дом, следовательно, он имеет полное право. Наткет потянулся за сыром, и в этот момент за спиной громко и отчетливо сказали:
– Только шевельнись и я вышибу тебе мозги.
Через некоторое время холодильник запищал, требуя закрыть дверцу.
В оранжерее было душно, жарко и пахло гнилью. Плотный воздух до предела был насыщен влагой. Вода сочилась отовсюду: тяжелые капли ползли по запотевшим стеклам, оставляя блестящие дорожки, скользили по мясистым листьям и скапливались в чашечках цветов. От железных бочек, стоящих вдоль задней стены, поднимался пар. На расстоянии вытянутой руки все дрожало и расплывалось в зыбкой взвеси.
Дышать в подобной атмосфере трудно. Все равно, что пытаться вдохнуть болотную тину. И дело было не столько во влажности, сколько в пропитавшем воздух зловонии. Запах, казалось, можно потрогать руками, и на ощупь он будет тягучий и липкий. Частично, его источником были бочки, где в коричневой жиже плавали разлагающиеся стебли, листва и прочие отбросы. Но источаемые ими ароматы не шли ни в какое сравнение с запахом цветов.
Их было много. Толстые лианы мохнатыми змеями оплетали бамбуковые шесты и лесенки. Цвели орхидеи. В них не было ничего изящного и красивого: покачивались рыхлые лепестки цвета несвежего мяса, в глубине цветков копошились непонятные личинки, а белесые воздушные корни походили на клубки трупных червей. Запах был под стать цветам. Растения в оранжерее подбирались со всей тщательностью – редчайшие эпифиты из джунглей Гайаны и Новой Гвинеи, многие стоили бешенных денег.
Синклер Норсмор громко застонал. Он старался дышать медленно и глубоко, всей грудью вдыхая вязкие миазмы. Голова кружилась, его подташнивало, но это помогало не думать о нестерпимом зуде в руке.
Он лежал на сыром песке, укрытый влажной простыней. Сквозь стеклянную крышу, пробивалось тусклое желтое пятно солнца. Свет бил в глаза, но Норсмор не щурился. Всеми силами он сосредоточился на огненном шаре, пылающим в глубинах космоса и единственном способным выжечь из него мысли и чувства. Но солнце тоже умирало, пожирало само себя – Норсмор знал об этом и в игре бликов видел лишь гниение и тлен.
Под порывами ветра стекла оранжереи дрожали, осыпая Норсмора градом тяжелых капель. Рядом стояло несколько аптечных банок толстого стекла. У другого человека их содержимое могло вызвать тошноту: крошечные жабки, гигантские тараканы, новорожденные крысята – того желто-коричневого цвета, который дают лишь годы формалинового плена. Порой казалось, что они шевелятся, а с учетом того, откуда они появились, такой вариант нельзя было отрицать. Его поставщик, старик Ван Джоу, только улыбался, если Норсмор спрашивал о происхождении того или иного ингредиента. «Редкая, редкая жаба» – вот и все что удавалось вытянуть. Возможно, Ван Джоу пудрил ему мозги и под видом редкостей продавал всякую дрянь, но все равно раз в два месяца Норсмор ездил в китайский квартал Сан-Бернардо.
Болезнь прогрессировала. Если раньше припадки случались не чаще раза в месяц, то сейчас между ними не проходило и недели. Зудящее красное пятно расползлось на полруки. Лечение, которое Норсмор, усмехаясь, называл «вонючей фитотерапией» не помогало, лишь немного ослабляло боль и чесотку. С мазью становилось легче – болезнь отступала, иногда надолго, но с неизбежностью маятника всегда возвращалась.
Норсмор хотя и не был врачом, но в медицине разбирался и знал что шансов у него мало. Сколько еще ему осталось? Год? Пять? Десять лет? Ему не хотелось об этом думать и он думал об этом постоянно. Страх жег его сильнее кислоты вылитой на оголенный нерв, сильнее зуда в руке. И больше всего его пугала сама болезнь.
Змеиная лихорадка… Глупое название. Норсмор узнал его от Ван Джоу. Небось старик-китаец сам его и выдумал. В самой подробной медицинской энциклопедии про болезнь не нашлось ни слова. В этом не было ничего удивительного – официальная медицина ни за что бы ее не признала. Никто не поверит, что такое может быть. Прогрессирующая экзема, лишай, рак – Норсмор наперечет знал все определения, которые могли дать врачи, и знал что все они – полная чушь. Змеиная лихорадка…
Первые признаки Норсмор заметил три года назад, как раз тогда когда его бизнес пошел в гору. Сначала, было красное пятнышко, размером меньше ногтя. Зуда он не чувствовал, так что не придал ему значения. Непростительная небрежность для человека, знакомого с медициной. Позже пятно стало расти – сначала медленно, слегка покалывая, но с каждым днем быстрее и быстрее. Когда он осознал, что происходит, было уже поздно. Да и слишком плотно он сидел на крючке, а за все так или иначе приходится платить.
Зуд постепенно отпускал. Норсмор сел, опираясь на здоровую руку. На фоне бледной кожи пятно выглядело чудовищно – рыхлая масса цвета перезрелой вишни. Норсмор стиснул зубы. Подцепив ногтем полоску шелушащейся кожи, он, отключившись от боли, рванул ее на себя. Ему показалось, что он услышал чавкающий звук. Норсмор дернулся, невольно задев одну из банок. Лужица настоянного на тараканах формалина расползлась по песку. Норсмор начал ногтями соскребать остатки кожи.
Когда пятно было очищено, Норсмор с отвращением уставился на результат своих трудов. Он знал что увидит, но все равно чуть не захлебнулся от раздражения и досады. Если бы мог, он бы вырвал из себя этот кусок плоти, чтобы раз и навсегда избавиться от кошмара. Вот только проку от этого не было никакого. Пятно появилось бы на новом месте, еще больше и противнее.