Другая сторона

Среди знакомых моей юности был один удивительный человек, история которого вполне достойна быть извлеченной из мрака забвения. Я приложил все усилия к тому, чтобы восстановить хотя бы часть необычайных событий, связанных с именем Клауса Патеры, и изобразить их с достоверностью, подобающей очевидцу.

Но странное дело: в то время как я добросовестно фиксировал свои впечатления, в мое описание незаметно вкрались сцены, при которых я не присутствовал и, более того, о которых не мог слышать ни от одного человека. В дальнейшем вы узнаете, какие причудливые феномены воображения одно присутствие

Патеры вызывало в самых обычных людях. Этому его влиянию, вероятно, и следует приписать мое загадочное ясновидение. Кто хочет найти более рациональное объяснение — пусть обратится к трудам наших новомодных знатоков человеческих душ.

Я познакомился с Патерой лет шестьдесят тому назад в Зальцбурге, когда мы оба поступили в тамошнюю гимназию. Он был тогда невысоким, хотя и широким в плечах мальчуганом с самой заурядной внешностью, если не считать головы античных пропорций с красивыми кудрями. Но, боже мой, мы были тогда обычными сорванцами, и какое дело было нам до внешности? Тем не менее я должен заметить, что и доныне мне — старому человеку — памятны его большие, чуть навыкате, светло-серые глаза. Но кто из нас в те времена думал о «потом»?

Через три года я перешел из гимназии в другое учебное заведение и со временем почти перестал видеться со своим прежним товарищем, а позднее наша семья переехала в другой город, и я на много лет потерял из вида всех, кого знал в Зальцбурге.

Пролетело время, и с ним моя юность; чего я только не пережил, и вот мне уже за тридцать, я женат и подвизаюсь в качестве рисовальщика и книжного графика.

Мы жили в Мюнхене, когда одним туманным ноябрьским вечером мне сообщили в приходе незнакомого посетителя.

— Войдите!

Посетитель вошел. Это был — насколько мне удалось разглядеть его в сгущающихся сумерках — человек самой обыкновенной наружности, который поспешно представился:

— Франц Гауч! Вы позволите мне занять у вас полчаса времени?

Я кивнул, предложил ему стул и попросил принести нам лампу и чаю.

— Чем могу служить? — И если поначалу я был равнодушен, то уже в следующую минуту сгорал от любопытства, а под конец его рассказа пребывал в изумлении, ибо услышал от него приблизительно следующее:

— Я пришел к вам с рядом предложений. Говорю не от своего лица, а от лица человека, которого вы, возможно забыли. Зато он вас прекрасно помнит. Этот человек владеет неслыханными — по европейским понятиям — богатствами. Я говорю о Клаусе Патере, вашем школьном приятеле. Пожалуйста, не перебивайте меня! Благодаря удивительному стечению обстоятельств Патера стал обладателем одного из крупнейших состояний в мире и после этого приступил к осуществлению одной идеи, которая, впрочем, требует практически безграничных материальных средств. Патера вознамерился основать царство грез! Дело весьма запутанное, и я постараюсь изложить его суть сколь можно короче.

Сначала была приобретена подходящая территория — в три тысячи квадратных километров. Треть этой земли — высокие горы, остальное — равнина и холмистая местность. Большие леса, озеро и река придают этой маленькой стране живописный вид и расчленяют ее на естественные ареалы. Там были построены город, деревни, фермы: необходимость в этом возникла сразу, поскольку даже первоначальное население насчитывало до двенадцати тысяч. А теперь в царстве грез обитает около шестидесяти пяти тысяч душ!

Он сделал маленькую паузу и глотнул чаю. Не на шутку заинтригованный этим вступлением, я почти машинально произнес:

— Продолжайте!

И узнал следующее:

— Патера питает глубокую неприязнь ко всему прогрессивному. Подчеркиваю: ко всему, и прежде всего в области науки. Прошу принять мои слова буквально, ибо в них заключается основная идея царства грез. Страна опоясана высокой стеной и защищена от возможных нападений надежными укреплениями. Вход и выход открыт через единственные ворота, что удобно для контроля над перемещениями людей и товаров. В царстве грез, которое служит убежищем для тех, кто недоволен современной цивилизацией, обеспечиваются все материальные

потребности людей. Нет, властитель этой страны далек от мысли создать утопию, этакое «государство будущего»! Но, по крайней мере, тамошние жители ни в чем не знают нужды. Вообще же цели этой затеи менее всего связаны с заботой о материальных ценностях, населении и отдельных лицах. Нет, ничего подобного!.. Я вижу, вы недоверчиво улыбаетесь, но поверьте: мне нелегко описать обычными словами то, к чему в действительности стремился Патера, создавая царство грез.

Для начала замечу, что каждому, кто находит у нас приют, это было предрешено от рождения либо дальнейшим раскладом судьбы. Необычайно развитые органы чувств, как известно, позволяют их обладателям постигать индивидуальное бытие в его тончайших взаимосвязях, которых для людей заурядных, за исключением редких мгновений, попросту не существуют. И вот эти то, так сказать, несуществующие вещи и составляют квинт-эссенцию наших устремлений. Непостижимая основа сущего — вот чему в конечном счете отдают все свои помыслы и устремления люди грез, как они сами себя именуют. Обычная жизнь и царство грез во многом противоположны, и именно это различие так затрудняет мою задачу. А потому, если вы спросите: так что же, собственно, происходит в царстве грез? Как там живут? — я буду вынужден промолчать… Я могу вам обрисовать лишь поверхность, в то время как сущность человека грез состоит как раз в том, что он стремится в глубь. Все у нас устроено таким образом, чтобы жизнь была как можно более одухотворенной. Обычные радости и печали современников чужды нашим мечтателям. Да и может ли быть иначе? — ведь у нас совсем другие оценочные критерии. Сущность нашего замысла точнее всего, пожалуй, можно было бы определить словом «настроение». Наши люди переживают исключительно настроения, или, лучше сказать, они живут исключительно настроениями; вся внешняя жизнь, которую они строят, сообразуясь со своими желаниями и в как можно более тесном взаимодействии друг с другом, служит лишь исходным материалом. Разумеется, мы заботимся о том, чтобы этого материала у нас было в достатке. Но при этом мечтатель верит только в грезу — в свою грезу… Греза является у нас предметом заботы и поощрения; разрушить ее было бы равносильно государственной измене. Отсюда строгая проверка лиц, которых приглашают принять участие в нашем общем деле. Ну, а теперь, чтобы не тратить лишних слов… — тут Гауч отложил сигарету и, глядя мне прямо в глаза, произнес: — Клаус Патера, абсолютный властелин царства грез, уполномочил меня передать вам приглашение переселиться в его страну!

Последние слова мой гость произнес чуть громче и подчеркнуто официальным тоном. А теперь этот человек молчал, и я — вместе с ним. Я был почти уверен в том, что передо мной сумасшедший, и едва скрывал свое волнение. Как бы невзначай я переставил заправленную керосином лампу подальше от гостя, затем удалил от него циркуль и тонкий гравировальный ножик — острые, опасные предметы…

Ситуация была решительно скверной. При первом упоминании о царстве грез я подумал, что кто-то из знакомых решил надо мной подшутить. Но, увы, этот проблеск надежды исчезал по мере того, как гость продолжал свою речь, и в течение вот уже десяти минут я судорожно перебирал в уме свои шансы. Я знал, что при общении с душевнобольными безопаснее всего сделать вид, будто соглашаешься с их навязчивыми идеями. И все же! Я отнюдь не силач, с сущности я хрупкий, слабосильный человек. А передо мной — этот массивный Гауч с корректной физиономией асессора, в пенсне и со светлой эспаньолкой…

Примерно такие мысли одолевали меня в тот момент. Мне следовало что-то сказать, ибо мой посетитель ждал ответа. В случае вспышки бешенства я, на худой конец, всегда мог задуть лампу и незаметно выскользнуть из комнаты — благо я прекрасно в ней ориентировался.

— Да, да, конечно! Я в восторге! Мне только нужно переговорить с женой. Завтра, господин Гауч, вы получите мой ответ…

Я говорил успокаивающим тоном и медленно поднялся. Но мой гость, даже не пошевельнувшись, сухо проговорил: