Другая сторона
Шрифт:
Но когда позади остался Бухарест, даже я был на пределе. Две ночи в вагоне, пусть и с удобствами, в конце концов, тоже не пустяк. На последнем отрезке пути мы испытывали те же ощущения, что, верно, испытывают дикие звери в клетке.
Когда рано утром за окном показалось Черное море, мы уже давно стояли в коридоре, готовые к высадке. При первых лучах солнца мы прибыли в Констанцу. Шумная перебранка из-за багажа…
Пароход, который должен был доставить нас в Батум, принадлежал австрийской компании «Ллойд». Он был чистым и комфортабельным, что было особенно важно для моей жены. Горячая ванна окончательно привела ее в чувство после железнодорожной маеты. Она наслаждалась прекрасной
По настоянию моей жены я очень сдержанно вел себя с попутчиками. И должен признаться, что она была совершенно права! Когда кто-то, подобно мне во время этого путешествия, всецело проникнут одной идеей, — как легко он может выдать свою цель! А это в моем случае могло бы иметь самые неприятные последствия.
Когда Гауч брал с меня слово молчать, он явно не шутил. Изменника не пустили бы в царство грез и заставили бы вернуть деньги, а это никак не входило в мои планы. Поэтому я был скуп на слова, что, впрочем, давалось мне без труда. На борту не было ни одного немца, а других языков я не знаю. Все свободное время я размышлял о царстве грез, воображая себе самые фантастические вещи.
Такое настроение преобладало в течение всего плавания, и только пересадка на поезд нарушила мою идиллию. Моя жена, напротив, была приятно удивлена тем, насколько просторными оказались русские вагоны. Эх, Россия! Эта страна была по мне: огромная, пышная, девственная, но при этом обеспечивающая путешественнику полный комфорт — лишь бы только у того позвякивали деньги в кошельке. Богачи вроде нас в любой стране чувствуют себя как дома. Я от души желал царю многая лета и гордился теми каплями славянской крови, что текли и в моих жилах. Это благоприятное впечатление от Российской империи не в последнюю очередь было вызвано неожиданно быстрым прохождением паспортных и таможенных процедур.
Через неделю после отъезда из Мюнхена мы были в Красноводске. За нами осталось Каспийское море. Мы пересекли его на русском судне за несколько часов. Такой грязной посудины я еще не видывал. Мое мнение о царе переменилось в худшую сторону. Но в одном я был вынужден отдать ему должное: Кавказ, — точнее, та его часть, что попала в поле нашего зрения, — воистину прекрасен!
Между тем путешествие начало меня утомлять. Не ахти какое удовольствие — сидеть целыми днями в тесноте купе, пусть даже при этом ты имеешь возможность увидеть полмира. Какого черта, я хочу двигаться!
По мере нашего продвижения вглубь Азии те, кого мы видели из окон поезда, все более начинали походить на сброд. Мы ехали через пустыню, прямо на Мерв. Оазисы — справа и слева. Непривычные блюда предоставляли удобную возможность испортить желудок. Но я не нуждался в их помощи, поскольку мое избыточное курение вызывало тот же эффект. Жаль, что я не считал выкуренных на пути от Мюнхена к Мерву папирос. И теперь передо мной вплотную встал табачный вопрос. Да, мой табак! Разложить его между страницами книг было идеей неплохой, но неосуществимой на практике. Поставленный в тупик, я попросил жену предоставить мне для контрабандистских целей ее прическу. При этом я имел в виду нечто вроде шиньона высотой с Пизанскую башню, но получил решительный отказ. Наилучшее решение, как это всегда бывает, пришло последним. Правда, пришлось изрядно попотеть, зато надувная дорожная подушка была набита до отказа. Это было как раз то, что надо! Я молился на нее, я не сводил с нее глаз. Мне нужен был именно мой табак, русский для меня слишком крепок, у меня свой, индивидуальный вкус. То, что, пожертвовав несколькими рублями, я мог бы сэкономить уйму труда, даже не пришло мне в голову, — ведь обычно я ездил как нищий! Но скоро содержимое подушки должно будет иссякнуть, и что тогда? Я тупо взвешивал возможности спасения. Что ж, будем надеяться на страну грез, ведь Гауч выглядел вполне заслуживающим доверия. И я вновь буквально растворился в мыслях о будущем.
Между тем моя жена чувствовала себя превосходно. Чем больше длилось путешествие, тем она становилась свежее. По ее словам, она постепенно привыкала. Мне это казалось странным. Но в то же время я испытывал чувство восхищения ею, смешанное с завистью. В Мерве мы сделали короткую остановку. На одном из боковых путей стоял товарный поезд, в котором несколько вагонов были заняты металлоломом и прочей рухлядью. «Может быть, это уже товары для Перле? — думал я, пристально всматриваясь в них. — Товары для страны грез!»
Моя жена начала беспокоиться обо мне. Ей не нравилось, что я витаю в облаках, предаваясь упоительным размышлениям о будущем.
— Ты лишаешь себя всей радости путешествия. Неужели все необычное, новое, эти экзотические наряды и тому подобное нисколько тебя не интересует? Раньше ты даже во время коротких вылазок не расставался со своей тетрадью для эскизов, а теперь почти не глядишь в окно.
Она вздохнула — и, конечно, она была права. Но я ничего не ответил. Терпеть не могу эти женские вздохи. Тогда она погладила мою руку.
— Какие бы радужные перспективы ни сулило нам будущее, нельзя же вот так полностью отрешаться от реальности.
Я подошел к окну купе. На вокзале царила пестрая суета. Представители самых разных наций — рослые грузины, греки, евреи, русские в соболях, татары, узкоглазые калмыки, даже немцы — все мелькали здесь. В глаза наблюдателю бросались тысячи интересных вещей. Тут торговались и спорили из-за пушнины, там вышагивали турки, сопровождаемые женами в чадрах, один армянин назойливо предлагал мне фрукты и впридачу совал пакет шафрана. Куда мне это все?
Суматоха усилилась. Настало время отправления. В хвосте поезда грузили массивные рулоны шелковой ткани. При подъеме каждого очередного рулона раздавалось какое-нибудь энергичное восклицание. Мне все время слышалось что-то похожее на немецкое «черт!». Красивый человек в красной черкеске — видимо, офицер, — попрощался со своими товарищами. Он поднялся в соседнее купе. Уже сгустились сумерки, и эта сцена — как и многие другие — происходила при свете трех больших вокзальных фонарей. Чрезвычайно живописная картина!
Наш поезд тронулся. Я еще сумел различить груду бочек, высившуюся в конце перрона. Я помнил их со времени отплытия из Баку — ими провоняло все судно.
— Тебе нравится, милый? — раздался голос.
— Убеждаюсь в достоверности путевых очерков, — отозвался я сухо.
Этой ночью я чувствовал себя отвратительно. В то время я был большим охотником до приключений. Но с условием, чтобы они были настоящими, чем-то из ряда вон выходящими, ни на что не похожими.
Почти непрерывная десятидневная езда, естественно, изрядно меня вымотала. У меня было прескверное настроение. Я ворочался в постели и брюзжал. «Царство грез — подвох, вот увидишь! — говорил я жене. — Нас завезут в какое-нибудь труднодоступное горное гнездо, где мы будем обязаны восхищаться Патерой и любым его дерьмом единственно потому, что он богат! А лично мне без разницы, богат человек или нет. Да и денежки наши разлетятся в один миг, я уже это чувствую. У них там, наверное, такие цены, что сумма, которой нас снабдили, как пришла, так и уйдет».