Другая жизнь
Шрифт:
Тут его мысли переключаются в совершенно другом направлении. Орест думает о Крысожоре. Уже в который раз за эти дни. Приходил или нет? Но не может вспомнить. Сознание уже начинает туманиться от выпивки, но он откупоривает вторую бутылку, глядит в окно, видит небольшой торговый центр, расположенный у кемпинга для водителей-дальнобойщиков. Скорее, павильон, но на фоне пары приземистых зданий и стоянки с несколькими рефрижераторами, он выглядит почти фешенебельно. Просит водителя остановиться; тот не возражает, тем более ему срочно захотелось отлить (он всю дорогу пьет минералку — похоже, свадьба удалась и у него похмелье). Спящий Филипп остается один в салоне «Фиесты».
Орест пока и сам не знает, что ему нужно, переходит из одного отдела в другой. Но как только видит это, сразу понимает — нашел. Да, это оно. Часы, ему нужны часы. Но не
Они вновь на трассе, Машину трясет, но не сильно, поэтому Орест снимает заднюю крышку новеньких «Casio» и начинает аккуратно выводить острием булавки на ее обратной стороне логин и пароль доступа к счету, записанные на клочке бумаги, лежащем у него на колене. Благо, торопиться некуда, и Орест действует очень осторожно, понимая, что возможности исправить ошибку или небрежную линию у него не будет. Временами он останавливается, чтобы переждать неровный участок дороги. В паузах замечает, что водитель прикладывается уже к бутылке не с минеральной водой, а с пивом, похоже, купленным в том же павильоне; в промежутке между передними сидениями замечает еще одну бутылку, уже пустую. Это его немного тревожит, но лишь мельком — он слишком занят своей идеей с часами (он даже решает не прикасаться к початой бутылке водки до тех пор, пока не закончит): он сохранит информацию в более надежном месте, нежели клочок бумаги, наденет часы на руку, а свои старые «Tissot», доставшиеся от отца сразу по окончании института, он отдаст Филиппу — как прощальный подарок. И, как бы Орест к ним ни прикипел за эти годы, ему кажется, идея, черт возьми, совсем недурна!
Наконец работа закончена, крышка часов защелкнута на свое законное место, и Орест снова глядит вперед поверх переднего сидения рядом с водителем. Тот что-то нескладно подпевает, пытаясь попасть в тон песне из радиоприемника. Дорога почти пустынна и просматривается далеко, по обеим сторонам высокие стены хвойного леса, такого непривычного глазу Ореста. Он улавливает негромкое позвякивание, перегибается и смотрит вниз — на переднем сидении еще две пустые пивные бутылки. Это уже серьезно. Он решает, пора намекнуть водителю, что если бы самоубийство входило в их с Филиппом планы, они наверняка выбрали бы другой способ. Орест уже открывает рот, чтобы сказать это, но…
…видит, как впереди на дорогу выскакивает какое-то животное, возможно, молодой олень, и едущая по встречной полосе машина, пытаясь уйти от столкновения, виляет и теперь несется прямо на них. Однако расстояние еще достаточно велико, чтобы успеть… Орест видит стремительно приближающуюся решетку радиатора и, все еще сжимая в руке часы с секретной надписью на обратной стороне крышки, кричит водителю, чтобы тот взял вправо. Наконец, тот реагирует. Но медленно, слишком медленно…
Слишком много пива… — успевает подумать Орест за мгновение до удара. Последнее, что он видит, это указательный щит:
СУТЕМИ — 13 км.
В себя он приходит только в больнице. Спрашивает, где он и что произошло. Узнает, что доставлен в больницу того самого городка со странным названием, которое успел прочесть на указательном дорожном щите, что произошла авария и его привезли на «скорой». Еще узнает, что Филипп и водитель погибли — машину развернуло под удар именно их стороной. Нет сомнений, что это счастливое обстоятельство позволило Оресту не только остаться в живых, но и отделаться лишь незначительными травмами и сотрясением мозга средней тяжести. Он кивает, что-то спрашивает, ему что-то отвечают. Затем является некто в форме, смутно знакомой, но все равно странно непривычной, задает несколько формальных вопросов об аварии — тут все просто, если кто и должен серьезно объясняться, это водитель врезавшейся машины, но он тоже погиб. Когда казенный человек удаляется, Ореста вновь осматривает врач, говорит, что ему очень повезло (эту фразу он слышит уже не впервые и еще услышит дюжину раз в течение каждого дня, который проведет в больнице). Наконец Орест остается в относительном одиночестве (он делит больничную палату еще с тремя мужчинами), долго смотрит в белый растрескавшийся потолок, очень высокий и чем-то напоминающий ему экран старого маленького кинотеатра «Коперник», в который он любил бегать в родном Львове еще мальчишкой, в этот невероятно далекий и почти волшебный потолок. И тогда до него начинает по-настоящему доходить случившееся.
Несмотря на обезболивающие и седативные препараты, Орест не может уснуть большую часть ночи, думает о Филиппе, погибшем счастливой смертью во сне, о водителе, погибшем менее счастливо, о парне, вылетевшем на встречную полосу, о бывшей жене, которую не видел уже несколько месяцев, о людях, идущих по их следу… много о чем.
И лишь когда трудный сон начинает брать верх над будоражащим потоком мыслей, он вспоминает о часах.
Да, все так и было. Орест вытаскивает из пачки сигарету, чтобы немного передохнуть перед тем, как вскрыть гроб. Закуривает и тут же понимает, что усвоил еще один урок гробокопателя: нельзя открыть крышку гроба, стоя на ней. В обычной ситуации он бы наверняка предусмотрел это заранее, но сейчас отбрасывает сигарету и вновь берется за лопату, чтобы расширить небольшой свободный участок, стоя на котором мог бы вогнать монтировку под крышку гроба. Сначала думает расширить место сбоку, но затем решает сделать это с торца, в ногах. Почему-то такой выбор Оресту больше по душе (возможно, потому, что ему в таком случае не придется оказаться слишком близко к голове Филиппа, когда… ну, в этом все и дело, дружище).
Он переносит фонарь, закрепляет у края ямы так, чтобы его свет достигал дна, спрыгивает вниз, поддевает узким концом монтировки крышку и… замирает. Потому что слышит какие-то звуки, и они долетают определенно не издалека. Орест снова вслушивается, пытаясь выделить их из монотонного фона дождливой ветреной ночи, и — снова слышит… Нет сомнений, это те же самые звуки. И это плохие звуки, потому что оттуда, откуда они идут, никаких звуков доноситься не может. Абсолютно никаких. И все же… Орест нагибается еще ниже и прикладывает ухо к крышке гроба, ощущая кожей мокрую поверхность грубой лакированной доски.
Все верно, они идут изнутри. То усиливаясь, то становясь еле слышными, то затихая совсем, то вновь появляясь… Они похожи на шорох высохших листьев, потревоженных кем-то в сумраке ночной улицы, на негромкое царапанье огромных паучьих лап о…
Орест разгибает затекшую спину и задумчиво смотрит на монтировку в своей руке, Несколько минут он так и стоит в яме, совершенно неподвижно. Он слышит еще кое-что. Вкрадчивый шепот чисел, отчетливо, каждое их слово, возможно, так же, как в свое время их слышал Филипп. И, в конце концов, этот шепот пересиливает те звуки, что доносятся из гроба его мертвого друга, заставляя не думать.
…там что-то есть… оно шевелится царапая крышку изнутри… возможно даже сам Филипп пытаясь выбраться наружу… мертвый Филипп…
а просто вогнать узкий конец монтировки между половинками гроба и докончить начатое.
Крышка поддается внезапно легко…
Часы Орест увидел на похоронах Филиппа через два дня. Похоже, когда из разбитой машины вытаскивали их вещи, кто-то логично заключил, что «Casio», выпавшие из его рук, принадлежат именно Филиппу — тот часов на руке не носил; у Ореста и водителя свои оказались на обычном месте. А затем кто-то решил, что для лежащего в гробу покойника хронометр (да еще с подсветкой) вещь совершенно незаменимая.
Пусть так, но их хотя бы не украли, а неприметный клочок бумаги пустился в долгое плаванье вдоль бескрайних берегов Леты: вряд ли б кому-то пришло в голову принять его за что-то ценное, например, за информацию стоимостью в шестьсот тысяч долларов. Ноутбук Филиппа надежно хранил все секреты своего хозяина за семью печатями паролей, а тот, скорее всего, держал их в собственной памяти.
И вот теперь Орест увидел часы.
Кроме него и священника со всеми симптомами похмелья, в маленькой церкви при Старом кладбище (где, исключая сутемьскую знать, давно уже не хоронили — это был его последний подарок Филиппу), присутствовал юный служка, явно безразличный к происходящему, и два представителя местных властей. Именно их присутствие и удержало Ореста от импульсивного порыва снять часы с руки Филиппа. Он мог бы выдумать какую-то байку, но… Достаточно и того, что выдавал себя за кузена покойника, не имея тому никаких доказательств. Также довелось убеждать, что он является единственным близким родственником Филиппа, поэтому вправе решать вопрос о месте захоронения. Второе довелось подтвердить уже документально — парочкой бумаг, заверенных портретами мертвых президентов.