Другая жизнь
Шрифт:
Орест осторожно касается живота покойника кончиком лопаты… Впечатление, будто изнутри Филипп заполнен жидкостью, как утопленник, месяц назад выпавший из лодки. С другой стороны, думает Орест, почему бы нет, много ли ему известно о подобных вещах, в конце концов, его отец не был гробовщиком — откуда знать ему,
Он вспоминает о часах и присаживается, чтобы снять их с руки Филиппа, удивленно отмечая, что подумал об этом только сейчас. А может, все верно, так тому и должно быть? Орест поднимает левую кисть Филиппа, радуясь в душе, что не приходится касаться голыми руками кожи трупа, столько времени пролежавшего в могиле. Он долго возится с ремешком часов, туго охватившим вздутое запястье (в перчатках это крайне неудобно), и внезапно чувствует, как Филипп дергается… несильный, но заметный толчок. Будто что-то пихнулось — там, у него внутри.
И снова…
Еще несколько секунд и уже все тело Филиппа охвачено дикими конвульсиями, будто он паяц, не способный успокоиться даже после смерти. Орест оседает в угол ямы, не в силах оторвать взгляд от этого зрелища.
«Тварь… — проносится у него в голове. — Это тварь… она что-то сотворила с ним…».
Из глотки Филиппа рвется хриплый клокочущий звук, напоминающий мощную глубинную отрыжку, а вместе с ним раздается еще один — выходящих наружу газов. Яму, словно нечистотами, заполняет ужасное зловоние, и Орест блюет себе на ноги.
Что-то яростно дергается, бьется в теле Филиппа, пытаясь выбраться наружу. Кожа на его шее лопается, выпуская темную вязкую струю прямо вверх до уровня земли, что-то раздирает одежду изнутри, Орест слышит треск ломаемых грудных ребер… и видит прорвавшуюся наружу костлявую бледную
Среди лоскутов одежды и ошметков мертвой плоти он видит то, что было зачато в мертвой утробе Филиппа, и теперь выбралось наружу. Это медленно осматривает яму огромными, затянутыми катарактной пленкой глазами, щурится в свете фонарного луча и, наконец, останавливает взгляд на лице Ореста.
Но далее происходит нечто, уже находящееся по другую сторону безумия: Оресту кажется, что выражение твари постепенно меняется, в ее глазах он видит узнавание. И, против собственной воли отвечая на этот взгляд, потрясенный, сам обнаруживает знакомые черты…
— Нет… — шепчет Орест онемевшими губами. — Боже, нет… Фил?!
Тварь, то, чем стал Филипп, вновь родившись из собственной мертвой утробы, улыбается ему в ответ, обнажая остроконечные мясоедные зубы, и медленно кивает.
Орест будто вновь слышит слова, произнесенные в невероятно давнем разговоре: Филипп передает ему маленький клочок бумаги с логином и паролем и говорит о планах начать новую жизнь…
…где-то… как-то…
Свет, падающий в яму, неуловимо меняется. Так, словно кто-то прикоснулся к фонарю. Орест отрывает взгляд от того, что стало Филиппом, и смотрит вверх.
Их много. Они обступили яму кольцом. Два десятка огромных, живущих в темноте глаз.
— Домой… Я только хотел вернуться домой, — говорит Орест, и им целиком овладевают легкая печаль и почти счастливая апатия.
— Ты вернулся, — отвечает тот, кто стоит перед ним. — Ты дома.
А затем настает долгая-долгая тишина. И только ночное солнце шлет своим детям мягкий безжизненный свет…