Другие времена, другая жизнь
Шрифт:
[3]
Назвать это полицейское расследование плохим нельзя, скорее то было никуда не годное, из рук вон скверное расследование. Почему? Если учесть, что дело касалось самого громкого уголовного преступления в стране за все послевоенные годы, объяснить это было трудно. Одной из причин, обсуждавшихся в высших полицейских эшелонах, в частности, в доверительных беседах между начальником Центрального полицейского управления и его ближайшим молодым помощником, было загадочное нежелание правительства заниматься этим делом, что, естественно, отражалось и на настроениях в полиции. Преступление с очевидными политическими мотивами и правительство, не желающее им заниматься, — как тут быть полицейским?
Начальник отдела тяжких уголовных преступлений терпеть не мог политической болтовни. Пусть этим занимаются другие. Правительственная позиция в том или ином вопросе его занимала мало. Он даже голосовать не ходил. Но то, что политики влезли в его расследование и к тому же выслали всех террористов, взбесило его не на шутку. Как можно вести расследование, не имея возможности даже допросить подозреваемых?
Он так на это рассчитывал! Допросить террористов спокойно, методично, не торопясь, столько раз, сколько необходимо, чтобы составить исчерпывающую картину. Ему приходилось делать это бесчисленное множество раз, и он был уверен, что справится с допросом и теперь, даже не прибегая к помощи переводчика. В отличие от своих коллег он окончил гимназию, и не какую-нибудь, а гимназию Витфельда в Гётеборге, и его школьный немецкий был по-прежнему безупречен. То, что натворило правительство, казалось ему чистой воды саботажем, и нанесенный расследованию вред ничуть не уменьшался оттого, что они там, в высоких кабинетах, даже и не подумали, что они делают.
Теперь он и его сотрудники были вынуждены удовлетвориться чисто техническими мероприятиями, причем в условиях, далеких от идеальных. Уже сразу после взрыва стало ясно, в каком хаосе им придется разбираться. В одном из разговоров с правительством террористы сообщили, что пронесли в здание пятьдесят килограммов тротила, и пока ничто не противоречило этому утверждению.
Работа пожарников, как бы необходима она ни была, еще более затруднила расследование: несколько тонн воды, вылитых на пылающие обломки, — легко вообразить результат… Но что взбесило его больше всего — множество людей на месте преступления, которым в общем-то нечего было там делать. Немецкие полицейские тоже там не были нужны, хотя он и понимал их профессиональный интерес. К тому же не надо забывать, что посольство формально считается немецкой территорией, так что просто попросить немцев уйти никакой возможности не было.
Еще эти ребята из СЭПО, Шведской полиции безопасности, с их отвратительной привычкой заглядывать через плечо, когда криминалисты занимаются своей работой! К тому же они имели нахальство предложить ему в помощь своих собственных криминалистов, но он, конечно, отказался, причем достаточно резко. Так работать — ни Богу свечка, ни черту кочерга, — сказал он. Я, например, не собираюсь ходить и все время помечать свой ревир. [4] Если вам так угодно, если вы нам не доверяете, то пожалуйста, но тогда берите на себя всю работу.
4
Ревир — занимаемый и охраняемый животным четко отграниченный участок территории.
В конце концов так и вышло. Через неделю, когда уже было снято наружное заграждение, начальство сообщило ему, что дальнейшим расследованием займется полиция безопасности, и он принял это решение, как ни странно, с облегчением.
Однако за эту неделю сотрудникам отдела тяжких уголовных преступлений удалось составить представление о причине взрыва. Не нашлось свидетельств того, что террористы сознательно взорвали здание. Наоборот, все выглядело как обычная небрежность или неумелость: скорее всего кто-то из них, считающийся экспертом по взрывчатке, не туда ткнул пальцем, — ни один швед не допустил бы такой оплошности! У начальника уголовки почти не было сомнений, все было ясно и просто, хотя вечерние газеты, естественно, превозносили его глубокие знания.
На этом этапе их и отстранили, но ему в общем-то было наплевать. Что там еще накопала оттеснившая его от расследования полиция безопасности, неизвестно: никаких юридических мер не последовало, никаких обвинений предъявлено не было. СЭПО, как всегда, действовала в обстановке мало кому понятной секретности, и он был убежден, что они, как и много раз до этого, не достигли ровным счетом ничего. Не надо быть полицейским, чтобы понять: в деле были и другие участники, не только шестеро террористов.
Потому что кто же тогда доставил в час дня 24 апреля послание в три крупнейших агентства новостей, расположенных на Сенной площади в трех километрах и минимум пяти минутах езды на машине от немецкого посольства? Ясно, что те, кто находился в здании — «Команда Хольгера Майнса», «kommando holger meins», как они себя называли, — сделать этого не могли.
Начальник уголовки не раз старался представить, что же происходило до того, как шестерка террористов проникла в посольство. Где-то ведь они жили, мало того, они должны были провести рекогносцировку, выяснить, кто работает в посольстве, узнать привычки сотрудников, найти верный способ проникнуть в здание и покинуть его, если что-то не заладится. Безусловно, у них была крыша над головой, кровати, стол, стулья, ножи и вилки, машина, еда, питье, всякая чертовщина — оружие, взрывчатка, поддельные документы. Подготовка к акции, по его расчетам, заняла не меньше месяца.
Конечно же кто-то им помогал, и не один человек, а несколько. Скорее всего люди, живущие в Швеции, а может быть, и в столице. Эти люди говорили на шведском языке, знали местные условия, обычаи, само собой разумеющиеся вещи — скажем, как купить билет в метро или нагрузить полную тележку еды в супермаркете, не привлекая внимания. Обычные, ничем не примечательные люди, не засветившиеся в полиции, предположительно одного возраста с террористами и сходных политических убеждений.
Начальник отдела тяжких уголовных преступлений не любил усложнять. Его профессиональный опыт говорил ему, что самое простое объяснение чаще всего и самое верное. Группа студентов, размышлял он, молодых, радикальных, с жесткой самодисциплиной и полным порядком в голове. Может быть, они даже жили вместе в одном из этих странных «коллективов», о которых он читал в газете. Очевидно, шведы, даже наверняка шведы, не такая уж это дерзкая догадка, думал он.
Передавая дело в СЭПО, он поделился своими соображениями. Всего несколько слов, хотя мог бы и промолчать. Собеседник его не был настоящим полицейским, должность заместителя начальника он получил исключительно благодаря юридическому диплому — обычный самодовольный тип. Реакция его была точно такой, как и предполагал начальник уголовки.
Заместитель покивал головой с выражением лица прошедшего огонь и воды аса, понимающего все гораздо лучше собеседника, устало вздохнул и почесал длинный нос безупречно ухоженным ногтем. «Мы тоже об этом подумали», — сказал он вяло — на том разговор и кончился. Начальник уголовки вспоминал об этом деле все реже и реже, и всего через пару лет эта история уже исчезла из перечня героических историй, которые он рассказывал истинным коллегам по профессии. Были эпизоды посвежее и поинтереснее.
У полиции безопасности, напротив, было над чем потрудиться. Предупреждения, что немецкие террористы планируют какую-то акцию в Стокгольме, начали поступать за год до захвата посольства. Предупреждения самые разные, и пустяковые, и заслуживающие внимания: анонимки, информация от осведомителей и даже донесение одного из их собственных внедренных агентов. Но у всех этих сообщений была одна общая черта — они не содержали никаких конкретных фактов, ухватиться было не за что, а весной сигналы вообще перестали поступать. Все было тихо. Даже лучшие агенты не могли ничего накопать.