Другие времена, другая жизнь
Шрифт:
— Сделаем так, — сказал Ярнебринг, когда она затормозила. — Я беру радио и проверяю квартиру, а ты убиваешь всех, кто попытается выскользнуть на улицу.
Наконец-то она улыбнулась. И в самом деле хорошенькая, подумал Ярнебринг, открывая дверь подъезда. Взбегая по лестнице, он вдруг почувствовал давно не посещавший его прилив бодрости.
Впрочем, хорошему настроению быстро пришел конец. Он остановился на третьем этаже и осмотрелся. Прямоугольная лестничная площадка, четыре квартиры. Фамилия предполагаемой жертвы Эрикссон, самая дальняя дверь. Слева от нее, под углом, — другая дверь, на латунной табличке резная надпись «И. Вестергрен» — это как раз та дама, что звонила в управление, она представилась «фру Вестергрен, Ингрид Вестергрен».
Он на цыпочках подошел к двери Эрикссона. Прислушался — тихо, как в могиле, ни звука, ни движения. Осторожно потрогал ручку. Дверь заперта. Ярнебринг, открывая кобуру, совсем уж было собрался заглянуть в щель почтового ящика и тут краем глаза заметил небольшую, несколько миллиметров, вмятину на темном дереве соседней двери. Он сравнил высоту дверной ручки и вмятины и понял ее происхождение — у двери не было стопора-ограничителя.
Конечно же никто не ломился к фру Вестергрен, как она сказала диспетчеру. Просто кто-то в спешке так резко открыл дверь квартиры Эрикссона, что ручка ударила в ее дверь. Ярнебринг автоматически застегнул кнопки на кобуре, приподнял крышку почтового ящика и заглянул через щель в квартиру.
За время службы в полиции он проделывал это, наверное, не одну сотню раз, и его неоднократно посещала мысль, что каждый раз может стать последним в его жизни: однажды, скажем, он взглянул прямо в двойное дуло дробовика. Но думал он об этом не особенно часто и сейчас не подумал. Хватило и того, что он увидел.
В прихожей горел свет, двойная застекленная дверь в гостиную была открыта. В комнате метрах в шести от входной двери стоял диван, около него валялся опрокинутый журнальный столик. Пол залит кровью, между диваном и упавшим столиком — неподвижное тело мужчины, лежащего на животе. Поза крайне неудобная, и не надо быть полицейским, чтобы догадаться, что вряд ли он улегся так добровольно.
Дьявол! — подумал Ярнебринг, выпрямляясь. Почему люди ведут себя не как люди?..
Он вынул отмычки, отпер замок и вошел в квартиру.
Первым делом он должен был убедиться, что мужчина мертв. Да, мертв, но умер не так давно. Кровь изо рта и носа, рубашка пропитана кровью, по-видимому, из раны около левой лопатки.
Вероятно, ножевое ранение, подумал он, задеты легкие, сердце, крупные сосуды… Никакая реанимация не поможет.
Потом он все же достал пистолет и тщательно осмотрел квартиру, надо было убедиться, что потерпевший не только мертв, но и один в доме. Три комнаты, прихожая, ванная, туалет, большая кладовка-гардероб — около ста квадратных метров, на удивление чистая и прибранная квартира. Никаких признаков, что в квартире, кроме потерпевшего, жил кто-то еще.
Ярнебринг тщательно следил, куда он ступает, и старался ни до чего не дотрагиваться: криминалисты тоже люди. Впрочем, это не помешало ему заглянуть под кровать, за душевую занавеску и в самые темные углы кладовки. За годы, что он имел дело с подобными ситуациями, ему пару раз удавалось таким образом обнаружить преступника.
Но не в этот раз. Квартира была пуста.
Дальнейшие его действия были строго расписаны и привычны. Он связался по радио с диспетчером, ему обещали «в момент» прислать людей, дежурных криминалистов, а также побольше полицейских — речь шла об убийстве, и это было важнее, чем вышедшая из-под контроля политическая демонстрация.
А вот кинологов поймать не удалось. У четвероногих коллег была полна пасть других забот. Еще нужно было поговорить с таксистами, не увозили или не подвозили ли они кого по этому адресу.
В ожидании подкрепления Ярнебринг и его напарница сделали все необходимое: поставили ограждение, проверили дом, выход на улицу, двор, дворовые постройки, осмотрели подъезды поблизости, записали номера стоящих на улице машин — а вдруг преступник не успел сесть за руль, и машина, в которой он прибыл на место преступления, так и осталась стоять у подъезда? Постепенно собирались любопытные, надо было с ними поговорить, а потом начать опрос соседей.
Через полчаса они закончили работу — вряд ли кто мог сделать ее лучше, если учесть обстоятельства. Криминалисты все еще не прибыли. Ярнебринг прекрасно знал, кто именно приедет. Знал он и то, что ничего хорошего ожидать не приходится.
2
Бекстрём был мал, толст и примитивен, в то время как Вийнблад тоже мал, но тощ и церемонен, как старая дева. Они замечательно дополняли друг друга, и им нравилось работать вместе. Бекстрём считал Вийнблада трусом и вообще полумужчиной, на него даже не надо кричать, все равно будет делать что прикажут. Вийнблад полагал, что Бекстрём — безмозглый холерик и поэтому идеальный напарник, которым легко манипулировать. Поскольку оба были в своем деле совершенно некомпетентны, профессиональных споров между ними никогда не возникало. Короче говоря, идеальная до неправдоподобия пара.
Инспектор Бекстрём вообще-то работал в отделе тяжких уголовных преступлений, но поскольку он был холостяк, не имел детей и вечно страдал от отсутствия денег, то пользовался любой возможностью подработать на дополнительных дежурствах. Конечно, от дежурства именно 30 ноября он бы с удовольствием отказался, однако приближалось Рождество, нужны были деньги, так что выхода у него не было. В карманах гуляли сквозняки. Времена тяжелые, и в ближайшем будущем перспектив к улучшению не предвидится.
Ситуация в отделении была еще хуже, чем он опасался. Полиция правопорядка штабелями доставляла каких-то сопляков, говорливых, как коммивояжеры. Они были уверены, что швыряние камней входит в непременный набор демократических прав, каждую попытку их допросить классифицировали как «полицейское насилие» и грозили сообщить отцу, а отец, как правило, оказывался либо заведующим отделением в психиатричке, либо советником в Министерстве юстиции, либо ведущим журналистом в «Дагенс Нюхетер».
В первой половине дежурства Бекстрёму везло, хотя даже ему при всем его опыте пришлось балансировать, как канатоходцу, прибегая чуть ли не ко всем номерам своего обширного репертуара.
Для начала он заперся в туалете, чтобы полистать «Правдочку» и «Эксцесс», [9] пожалуй, единственное место, подходящее для чтения этого дерьма. Потом пошел вниз и сделал вид, что изучает базу данных криминальных элементов. После этого ему все же пришлось вернуться на рабочее место. Он взял трубку, набрал свой домашний номер и долго что-то невнятно бурчал, стараясь не замечать надоедливые длинные сигналы. Два орангутанга из пикета стояли в дверях и неотрывно на него глазели. Он махнул им рукой — дескать, уходите, не до вас, а они даже бровью не повели. И как только таких берут в полицию?
9
Иронические названия двух «желтых» вечерних газет — «Афтонбладет» и «Экспресс».