Другой берег
Шрифт:
Образовался поток широкого размаха, с водами уже забытых юношеских игр. Луна была девушкой, и ее река заплетала ей косу, которая спускалась в красивый изгиб между лопатками, обжигая своей холодной рукой то место, где дрожат почки, как жеребенок под шпорой. И так всегда, бесконечно, коса спускалась, окруженная горными пейзажами, сопровождаемая тяжелым удовлетворением, — обобщение обширнейшей гидрографии.
Если бы мы тогда смогли ее увидеть, если бы мы тогда не находились среди папоротников и птеродактилей, на первой стадии по
Позволь мне рассказать это людям, благозвучная Селена; те воды населяла небесная раса веретенообразной формы, с добрыми привычками и всегда переполненным сердцем. Ты знаешь дельфинов, читатель? Да, с борта лайнера, или по кино, из морских рассказов. А я тебя спрашиваю, знаешь ли ты их близко, мог ли ты хоть раз расспросить их об их грустной жизни, кажущейся столь веселой? [18] Я спрашиваю тебя, преодолевая легкое удовлетворение, которое предлагают тексты по зоологии, смотрел ли ты дельфину прямо в глаза...
18
«Дельфины исполняют прыжки, которые позволяют нам представить их очень резвыми» (Джонатан Торп, «Пена и Пепел»); «Дельфины, как припавшие к зеркалу губы...» (Франсис де Меснил, «Монотонность»).
По водам великого потока, по течению плыли селениты, существа, скрытые от исключительной очевидности, еще свободные от сравнений и имен, пловцов и фотографов. В отличие от дельфинов, они не прыгали по воде; их вялые спины поднимались в такт волнам, их стеклянные зрачки наблюдали в вечном изумлении череду дымящихся на берегу вулканов, ледники, присутствие которых предвещало холод воды, как холод липких рук, скрытно ищущих живот. И тогда они убегали от ледников в поисках тепла, которое поток хранил в глубоких подземных ярко-синих водах.
Печальнее всего рассказывать об этом, ибо это самое жестокое. Однажды собирающий поток забывает о верности своему руслу, из-за легкой кривизны Луны создающему влажную непокорную касательную, которая располагается, поддерживаемая густым воздухом, держа курс в пространство и к свободе... как рассказать об этом, не чувствуя в позвонках резко диссонирующие аккорды? [19]
19
Чествование Лотреамона.
Бедные селениты, бедные, теплые и ласковые селениты! Погруженные в воду, они ничего не знали о своем звездном поражении; лишь только один, покинутый, который остался позади, внезапно оказался совсем один, чувствуя холод посреди русла великого потока, и мог сожалеть о такой несправедливой участи. Долго стоял селенит, видя, как удаляется в пространстве поток. Он не осмеливался отвести от него свой взгляд, потому что он уменьшался и едва был похож на слезу в вышине неба. Спустя некоторое время она завращалась по оси, и смерть пришла к ней медленно, нежно прикоснувшись рукой к выпуклому лбу умирающей. И с этого момента Луна стала такой, как о том учат трактаты.
Завистливая Земля — о, Селена, я скажу это, хотя ты воспротивишься из боязни более сурового наказания! — была в этом повинна. Собрав бесчисленные запасы своей силы притяжения на вершине Килиманджаро, она была заряженной планетой, которая вырвала у Луны ее прекрасную косу. Теперь, раскрыв настежь рот [20] в сухой гримасе, она ждала прихода огромного потока, желая им украситься и спрятать под жидкой косметикой уродство, которое мы, ее жители, слишком хорошо знаем.
20
То, что растерявшийся Магеллан назвал Тихим океаном.
Сказать что-нибудь еще? Печально, печально присутствовать при приходе тех вод, что распластались на Земле с глухим хлопком, разливаясь, как слюни от тошноты, грязные от вулканической лавы, разливаясь в пропастях, откуда с ужасным гулом вылетал воздух... Ах, Астарта, сейчас, лучше помолчать; лучше облокотиться на борт корабля, когда уже настал твой вечер, смотря на дельфинов, которые прыгают, как волчки, и возвращаются в море, снова прыгают и снова возвращаются в свою тюрьму. И увидеть, печальнейшая Астарта, как дельфины прыгают к тебе, ища тебя, призывая тебя; как они похожи на селенитов, небесную расу веретенообразной формы, с добрыми привычками и всегда переполненным сердцем. Переполненным сейчас грязными отходами и едва ли светом твоего образа, что в мельчайшей жемчужине фосфоресцирует для каждого из них в самой глубине ночи.
1942
Перевод Т.Ворожищевой