Другой путь. Трилогия
Шрифт:
– Я не знаю, Захар. Правда, не знаю. Пойми простую вещь: сегодня у нас с тобой есть шанс остаться обычными людьми, завтра мы станем такими же скотами как они все!
Он сел на траву, бросил рядом сумку, посмотрел вверх – на голубое небо с редкими облаками. Сорвал травинку, сунул ее меж зубов и произнес:
– Так и должно быть.
– Как?
– Всегда ктото должен быть скотом, чтобы другие могли остаться чистыми и счастливыми. Я готов к этому. Если нужно будет, я убью или предам. Я это сделаю. Потому что ты однажды сделал выбор, доверив мне свою тайну. Я оценил. И я пойду до конца.
– И меня? – спросил я.
– Что тебя? – он опять посмотрел в небо.
– Предашь?
– Непременно, если ты еще раз решишь смалодушничать. Даже не предам, а просто прибью.
Я улыбнулся и пошел дальше. Минуты через две сзади послышался топот – Захар догонял.
Изотов сидел на узкой скамье у открытой калитки.
Он ехидно ухмылялся в свои вислые усы.
Над седой головой Валентина Аркадьевича клубилась белая пена цветущей сирени.
– Здравствуйте, хлопцы, – он поднялся со своего насеста. – А я гадаю – сегодня приедете или завтра, а может быть, вообще передумали?
– Нет, Валентин Аркадьевич, мы пойдем до конца, – встав перед ним в позу МальчишаКибальчиша, заявил Захар. – Назад дороги уже нет.
– Это хорошо, что вы такие решительные. Проверил я твои слова, Сережа. Все так и случилось. Людей жалко в Североморске. Что ж ты не сказал? Ладно, чего уж теперь. Будем считать, что первую проверку вы прошли. – Он двинулся к дому по каменной дорожке. – Чего стоим? Пошли, поговорим с Иванычем. Ворота прикройте там!
Захар протиснулся в калитку первым, и мне пришлось закрывать ее на кованый крючок. Во дворе стояла "клыкастая" двадцать четвертая "Волга" бежевого окраса. Проходя мимо, Изотов похлопал ее по блестящему боку.
Внутри гостиной ничего не изменилось – тот же полированный круглый стол с вязаными кружевными салфетками перед каждым из четырех стульев, телевизор на длинных ножках в углу, фотографии в рамках по стенам и на полу ковровая дорожка плотного плетения. Поменялись лишь шторы на окнах – в прошлый наш приезд это был какойто невзрачный ситец в цветочек, теперь же с гардин свисали темные, тяжелые занавески.
– Присаживайтесь, хлопцы. Чаю хотите?
Я отказался, и Захар вслед за мной не стал попрошайничать. Мы уселись за стол и положили свои сумки на колени.
– Ну, как пожелаете. Паспорта давайте, мне нужно пропуски заказать.
Получив наши паспорта, он открыл их, сличил фотографии с оригиналами, посмотрел прописку, отметку военкомата и еще чтото на двух последних страницах, которые были девственно чисты.
– Я сейчас, – он сунул паспорта в нагрудный карман своей ковбойки.
Он вышел в соседнюю комнату и о чемто там приглушенно говорил по телефону. Потом поднялся на второй этаж и через полчаса явился нам седым джентльменом в легком костюметройке. Таких лощеных стариков я раньше видел только в кино – в фильмах прибалтийских студий. Мы в своих джинсах и полусинтетических рубахах выглядели рядом с ним… Странно выглядели, в общем.
– Вот и я. Готов представить молодое поколение бывшему министру. Идемте, хлопцы. Вот ваши паспорта, – Изотов протянул нам документы. – Сумки здесь оставьте, никто их не тронет.
Он не стал закрывать дверь на замок, просто, когда выезжали со двора, крикнул копошащемуся на грядках соседу:
– Андреич, за домом пригляди, а я в город съезжу! – Дождавшись, пока огородник разогнет спину и посмотрит на него, добавил: – С меня бутылка, вечером отметим!
Он не стал пояснять нам, что собирался отмечать вечером.
Машина покатилась сначала по узким дачным улочкам, потом, вырвавшись из тесноты участков, по такой же узкой, но асфальтированной дороге – до самого шоссе.
Ехали по нему около получаса, потом снова свернули на проселочную дорогу, пробрались через темный лесок, переехали шаткий, казавшийся очень непрочным, мост и снова по проселочной дороге выскочили на какоето другое шоссе.
– Ну вот, совсем чутьчуть осталось, – сказал Изотов, прервав долгое молчание. – Иваныч человек непростой, поэтому ведите себя скромно. Кидаться на него с кулаками, как на меня – не нужно. Скажет "да", значит, посчитает вас полезными и приставит к делу. "Нет" – значит, не поверил. Я к нему в больницу двадцатого числато ездил, погуляли по аллейкам, вашу историю я Иванычу рассказал. Сначала он меня фантастом обозвал и хотел на соседнюю койку уложить – здоровье поправлять, а потомто, когда я ему о твоих сбывшихся предсказаниях поведал, передумал товарищ Воронов. Да. Вот здесьто его пробрало. Теперь ждет – ножкой притоптывает. Но здесь важно, чтоб увидел он в вас серьезных людей, готовых на большие дела, а не двух клоунов из провинции. В последнем случае быть вам у Сербского вечными пациентами. Все усвоили?
Захар, сидевший впереди, рядом с ним, оглянулся на меня, а потом ответил за двоих:
– Валентин Аркадьевич, мы же уже пообещали…
– Ладноладно. Я тоже немножко нервничаю. Не хотелось бы у старого начальника нервы зря изводить. Смотрите мне! Да мы почти и приехали уже.
Он немного притормозил, съехал на второстепенную дорогу и через пару километров мы уткнулись в КПП со шлагбаумом. Перед ним стоял солдат с красными погонами ВВшника, а в окошке будки маячила голова в фуражке – наверное, офицер.
Изотов опустил стекло и сказал подошедшему сержанту:
– Пропуск должны были от Воронова заказать.
– Здравствуйте, – поздоровался солдат, скользнул цепким взглядом по нашим лицами попросил: – Багажник откройте, пожалуйста.
Из будки вышел офицер – это оказался лопоухий старший лейтенант. Услышав последние слова сержанта, он крикнул:
– Отставить, Миронов! Товарища Изотова нужно знать в лицо. Добрый день, Валентин Аркадьевич! Пропуск на вас готов. А товарищей я попрошу предъявить паспорта.
– И тебе здоровья, Саша, – ответил Изотов. – Как нынче? Спокойно все?
– Да вроде ничего страшного не произошло, – листая наши документы, сообщил офицер. – Как обычно все.
После проверки шлагбаум открылся, и мы неспешно покатились по чистой дороге, обрамленной с двух сторон кустами, в которых иногда обнаруживались выкрашенные в зеленый цвет ворота.
Ни одного дома видно с дороги не было – все они прятались гдето в глубине участков, среди шумевших верхушками высоченных сосен.