Другой путь. Трилогия
Шрифт:
И еще через минуту объявил:
– Въезжаем в округ Колумбия.
Столица США меньше всего похожа на любой из крупных городов этой страны. Здесь нет деловых центров высотой в пятьдесят этажей, нет огромных площадей той самой “Одноэтажной Америки”. Как пояснил нам Майк, большинство людей, работающих в городе, живут в его окрестностях. В выходные город пустеет, если не считать толп бродящих по центру туристов, зато в будни его население удваивается.
Мы проехали по 14стрит мимо огромной псевдоегипетской стелы монумента Вашингтона, мимо Национального музея американской истории, мимо украшенного строгой колоннадой здания Министерства торговли, справа мелькнули Мэрия и Совет округа Колумбия, расположившиеся
На тротуарах было много чернокожих американцев.
– Наша негритянская столица, – сообщил Фрэнк. – Здесь негров едва ли не больше, чем в Африке, не так ли, мой чернокожий друг? – от толкнул Майка в бок локтем.
– Раньше еще больше было, – буркнул водитель. – Сейчас хоть немножко посветлела улица. А лет десять назад только черномазые здесь ходили. Из белых – только Президент, да люди из Капитолия с помощниками.
Вдоль Четырнадцатой улицы стояли невысокие – пять, шесть, иногда восемь этажей – дома, очень похожие на те, что в изобилии были понастроены в Москве. “Сталинские” мотивы – монументализм, приземистая величественность – были очень знакомы и пробуждали ностальгическую тоску. А улицы, прямые и широкие, очень напоминали многокилометровые ленинградские проспекты, только без панельных девятиэтажек. Впечатление от Вашингтона было странным – ничего подобного я увидеть не ожидал. Был он одновременно и маленький и огромный. Весь целиком – маленький, в каждом отдельно взятом месте – огромный.
– Даунтаун, – сообщил Майк и на светофоре повернул направо. – Кейстрит. Нам сюда.
– На этой замечательной улочке расположились все лобби Америки. – Сообщил нам Бредли. – Если вам нужно протолкнуть закон, притормозить расследование, отменить поправку, вам сюда. Не в Капитолий, не в Белый Дом – там вас и слушать не станут, а только на Кейстрит. Здесь вам назовут действующие прейскуранты, опишут подробные процедуры принесения благодарности политику, хоть конгрессмену, хоть сенатору – от пожертвований в его избирательный фонд до выплаты гонорара за ненаписанную книгу: знай только считай доллары. Здесь можно встретить глав различных комитетов и советников самого президента. Когда они хотят кушать, они приходят сюда сами. И у меня здесь обретается старинный дружок. Сосед по университетской скамье, можно сказать, Бенджамин Уилкокс. Вот уж поистине, чертов дар у него – сводить знакомство со всеми этими важными господами из Палаты Представителей или Сената. Наверное, от папаши достался, тот тоже был не промах. Если его условия вас устроят, считайте, что в Конгрессе можете открывать любую дверь ногой!
Фрэнк цинично рассмеялся, а Майк поддержал его.
Мы остановились, миновав красивое трехэтажное здание из красного кирпича – Школу Франклина, как назвал его Майк, почти на перекрестке Кстрит с Двенадцатой улицей.
– Ну вот, господа, мы и приехали. Бенджи должен бы нас ждать, – выходя из машины, сказал Фрэнк. – За мной, Зак, Сардж, покажем этим столичным снобам, что умеют делать люди из Кентукки!
Вслед за ним мы вошли в высокие двери офисного здания. Будь на нем медная табличка с надписью “Госплан СССР” – я бы даже не удивился, то того оно было похоже на какоенибудь московское, стоящее на улице Горького. Видимо, во всем мире власть любит одинаковые строения: помпезные и при этом невысокие – чтобы были пути отхода, если чтото пойдет не так.
Майк остался снаружи.
Бенджамин Уилкокс легко мог бы стать звездой американского футбола. В нем было шесть футов и пять дюймов роста, и весить он должен был, обладая такой бычьей шеей, фунтов под двести восемьдесят. Человекгора с обворожительной улыбкой снежнобелых зубов.
На расстегнутом воротнике дорогой сорочки болтался какойто детский галстукбабочка с мелкой красной искрой. Подобные аксессуары я в последний раз
Еще он был лыс как айсберг и так же ярко, как ледяная глыба, отбрасывал всюду отблески с лоснящегося черепа.
– Фрэнк, дружище! – Заорал он, едва увидев нас на пороге своего кабинета. – Как я рад снова тебя увидеть! Вместе с тобой всегда в мою жизнь входит… аромат глубинки! Запах прерий и дешевого виски!
Он облапил Бригли и захохотал, колотя своим монструозным кулаком несчастного Бригли в спину. Я ужаснулся: в его лапе легко можно было бы спрятать небольшую собаку. С каждым ударом раздавался слышимый гул и Фрэнк, както поймав паузу, с трудом выдавил из себя:
– В Кентукки нет прерий!
– Да и дьявол с ними, с прериями! Кого ты мне привез?
– Бенджи, помнишь, я тебе перед Рождеством звонил? Про парней, которым нужно помочь? Вот, знакомься, это Сардж Саура, – и моя рука утонула в медвежьей лапище здоровяка, – а это Закария Майнце, – и теперь сморщился Захар. А это, парни, мой старый приятель Бен Уилкокс. Большой знаток вашингтонской жизни и простых способов повернуть к себе лицом американскую политику. А не тем местом, каким она обычно смотрит на рядового обывателя.
– Ну, будь вы обывателями, вам вряд ли нужно было здесь появляться, – ухмыльнулся Уилкокс. – Виски, ром?
– Нет, Бен, спасибо, – отказался я. – Мы только что с самолета и не хотелось бы становиться уставшими в середине дня. А с алкоголя я всегда совею. Может, сразу к делу?
– Нет, Сардж, – теперь отказался Уилкокс. – Политика спешки не любит. Я должен понимать вас, ваши цели, в общем, пока мы не сможем друг другу доверять, больших дел не будет. Мне неприятности ни к чему.
– Тогда ром, – быстро нашелся Захар.
– Вот это верный подход, – одобрительно потер руки Бен. – В Американской Лиге Лоббистов народ сплошь прагматичный и простой. И я такой же. Думаю, мы сработаемся.
Часа полтора мы разговаривали ни о чем – о представительстве Республиканской партии в Сенате – Уилкокс оказался республиканцем, о навых инициативах “ослов” (“народное” прозвище членов Демократической партии), о последних заявлениях парней из Федрезерва по поводу развернувшейся истерии на тему s&l – кризиса. Они успокаивали общественность и обещали тотальный контроль над ссудосберегательными кассами, но им мало кто верил: кассовый разрыв уже достиг в этих учреждениях пятидесяти миллиардов долларов. Да и то верно – вкладывать все активы в выдачу “длинных” денег, проживая только на вклады клиентов, не удастся никому. Малейшее шевеление власти на тему стимулирования экономики и любое s&lучреждение станет испытывать трудности. Наивны те, кто думает, что банки живут на разнице процентных ставок по вложению и кредитованию. На эти крохи не способен выжить ни один банк, да и задумывались эти учреждения вовсе не с целью собрать несчастные 2–3 % прибыли в год.
Потом Уилкокс попросил нас показать ему документы нашего фонда и долго качал головой: ему не нравилось зарубежное происхождение капиталов. И если итальянские банки еще на чтото годились, то деньги из такой дыры как Вануату вызывали массу вопросов.
– Нужно чтото иметь здесь. Я понимаю ваше стремление минимизировать налоговые отчисления, но поймите и моих клиентов: одно дело проталкивать нужные Америке и американцам инициативы и решения, и совсем другое – быть на содержании у коммунистов! Пусть даже у таких безобидных как Уолтер Лини. Нужно чтото иметь здесь, – повторил Уилкокс. – Думаю, учреждение двухтрех фондов гденибудь в Далласе и Сиэтле сможет помочь проблеме.