Другой сценарий
Шрифт:
Я, сначала, не совсем верно взял направление, и мы вышли к Кайваксе. Но потом приняли правее, и, уже не останавливаясь, через пять часов дошли до Ганьково. Форсировав реку Паша порогами, что выше Усть-Капши. Темп держали сознательно сдержанный.
Лес здесь не сильно заросший. Не считая попадающихся вырубок и засаженных делянок. Так что двигаться не сложно. Рельеф тяжелый. С горки на горку.
Ну что сказать. Сурков чуть тише меня. И резче. А я чуть быстрее и сильнее. Не очень-то мы и отличаемся. Меняясь раз в час, мы нормально выдерживали темп, и направление. Достаточно споро преодолевая
Мой отец родом из Шугозера. Так что места мне не совсем чужие. Хотя, старшая сестра отца померла, когда мне было лет десять. А дед по отцовской линии, погиб в сорок втором. Под бомбежкой, на станции Бологое. Бабушка по отцу ушла когда меня еще не было.
Деревню Новинка мы проходили, когда уже совсем стемнело. Но останавливаться не стали, а шли еще часа четыре в темноте. Это только кажется, что в темноте ничего не видно. Но света освещённых луной облаков, вполне хватает, чтобы идти в чистом лесу. Когда подлесок стал уже совсем густым, мы остановились. Не зажигая огня, меняясь, поспали по паре часов. Потом вышли к дороге и до рассвета в темпе двигались по обочине. За все время по ней прошло всего три машины. Все было нормально, только доставали комары и мошка.
С рассветом ушли влево от дороги, и прибавили.
Потом мы вышли к какой-то заброшенной деревне. Десятка три домов. Судя по столбам, было электричество. Дома крепкие. Если я правильно понял, просто кончились жители. Кладбище за деревней большое. Не заходя в дома, развели костер, и согрели воды. Попили чаю. И пошли дальше.
Перебирая ноги трусцой, я думал, что все всё забыли. Вот они, брошенные деревни. Вот она ужасная дорога. Бандюков полный Питер. И при чем здесь лихие девяностые? Не знаю. Мне кажется в девяностые это вот все — закончилось. Хотя, кто его знает. Может и нет.
Тем не менее, речку Оять с ходу перескочить не удалось. И мы, как настоящие туристы, перешли ее мостом, в деревне Алеховщина.
Дальше маршрут был не то, чтоб тяжелый. Но изматывающй. Долго-долго в горку. Потом столько же под горку. И снова в горку. И все это в лесу, с вывороченными деревьями. И болотами в низинах. И комары, суки.
К автобусному и ж/д-вокзалу Лодейного Поля, мы приехали на маршрутном городском автобусе. На въезде в город остановка.
Все оказалось лучше, чем я ожидал. Сто двадцать километров мы прошли лесом за тридцать семь часов. Только на остановке выбросили кирпичи из рюкзаков. Намотали свежие портянки и закурили.
— Ну что же, Дух. Тебе дали неплохие навыки, — сказал Сурков. — Как ни странно, но армия принесла тебе пользу.
— Эх, Сурков. Не знаю, как в морской пехоте. А в армии польза — это не то, что армия рядовому дала. А то, что солдат сумел у нее взять, и скрыться. Я же понимаю, что морская пехота это отсутствие всякого насилия! Это командиры, ожидающие когда ты появишься, чтобы страстно целовать твое длинное тело.
— Еще и манная каша в полдник. На молоке. И старшина роты слюнявчиком тебе губы вытирает.
— Я и говорю, Серега. Есть в тебе изнеженность.
Водитель Икаруса Лодейное Поле — Ленинград сморщился, когда мы протянули ему билеты.
— Хули ты морщишься? — наконец-то вышел
Ну, амбре от нас несколько чрезмерное. Но относиться к нам как к бомжам, не стоит. А водила оказался вменяемым, и с юмором:
— Мне-то плевать, но там несколько дам сидят. Они знаешь, какой вой поднимут? Вы садитесь на последние места. А если что — начинайте переобуваться.
Всю дорогу мы проспали и не в курсе, беспокоил ли кого запах туризма. В Питере вылезли на автовокзале, что на Обводном.
— Ты, Коля как хочешь, а я в баню.
— Еще как в баню.
— А одежда?
— А эва? — я показал ему пакет с одеждой, что лежал на дне рюкзака.
— А выпить? Времени-то уже — девять вечера.
— Зачем же, Сурков, показывать всем свое деревенское нутро? В деревне с темнотой, жизнь останавливается. И скрашивается лишь легким сексом на сеновале. Но здесь-то — столица! В общем, едем в Невские бани. Вон такси, и пусть только начнет крутить носом.
Глава 30
Пятнадцатого августа я получил студенческий билет. Тридцать первая группа. Второй курс. С удивлением понял, что мне приятно снова стать студентом. Не мешкая, пошел в Дом Книги, купил кучу специальных книжек по экономике. Я намерен сдать Историю экономических учений с первого захода.
Вместе со студенческим, меня озадачили кучей формальностей. И следующим утром я пошел в профком и комитет комсомола становиться на учет. В профкоме, после предъявления студенческого, познакомился с председателем студенческого профкома. Тезка, Коля Мальцев, очень приятно. Деловитый, а костюме и галстуке, брюнет. Пятый курс, факультет кибернетики.
Был внесен в талмуд. А затем проинформирован, что могу рассчитывать на льготные проездные, и путевки, в частности, в институтский пансионат, в Змеиной Горке. Потрясенно сообразил, что именно этой осенью и зимой там будут проходить знаменитые семинары о реформах в России. Которые станут основой реформ девяностых. Вежливо поблагодарил, и сказал что подумаю. А после у меня с председателем студенческого профкома состоялся любопытный разговор. Он, переписав данные моего паспорта, задержал взгляд на предпоследнем месте прописки. В частности на штампе ЗП.
— Слушай, Андреев! — воскликнул он — У вас же там — зона пропусков?
— Ну да. Только пешком, или на авто в объезд. С электрички ссадят пограничники.
— То что надо! Ты не знаешь, там никто не продает участок? С видом на залив?
Питерский истеблишмент имеет дачи на северном берегу Финского залива. Ну, вот это все — Репино, Ольгино, Лисий Нос, и прочие Зеленогорски с Комарово. Южный берег залива забрали себе русские цари и их фавориты. Стрельна. Петродворец. Ораниенбаум, с Меншиковским дворцом. А дальше — рулят вояки. Которых береговая линия не особо и интересует. И там потихоньку начинается дачное шевеление. Те, кому важны не понты, а красота, с удовольствием обживают Южный берег, расслабленно наблюдая из кресла на веранде корабли, идущие в порт. И собственник подворья без проблем получает пропуск на въезд. Так что посыл понятен. Я достал сигареты, испросил взглядом разрешения закурить. Он подвинул пепельницу.