Друид
Шрифт:
Цезарь дождался, пока я закончил переводить последнее предложение. Когда я замолчал, проконсул гордо поднял голову и, высокомерно выставив вперед острый чисто выбритый подбородок, взглянул Наммею прямо в глаза. Все только что сказанное походило скорее на вызов, брошенный кельтам, чем на попытку найти разумное решение, которое устраивало бы обе стороны. Цезарь хотел как можно быстрее начать войну против моего народа! Вот почему он вспомнил события, происшедшие полвека назад. Проконсул в очередной раз попытался подчеркнуть в присутствии своих воинов, трибунов, префектов и ликторов, насколько опасны гельветы, хотя сам прекрасно понимал, что сегодняшняя расстановка сил кардинальным образом отличается от той ситуации, которая сложилась сорок девять лет назад и способствовала победе кельтов над римлянами. Но Цезарю было все равно. Он преследовал личные цели — проконсул в первую очередь хотел скрыть свои собственные интересы за заботой о безопасности вверенной ему римской провинции, чтобы иметь возможность начать войну.
— Мы ни в коем случае не станем нарушать границы римской провинции и отправимся к побережью Атлантикуса другим путем, — ответил Наммей.
Похоже, его ответ сильно разочаровал Цезаря. Мне даже показалось, что несколько мгновений лицо проконсула выражало полную беспомощность и растерянность, как у кулачного бойца, который вышел на арену, но не увидел перед собой противника. Однако Цезарь быстро овладел собой. На его лице Вновь появилась ухмылка. Он молчал.
Кельтские князья и друиды резко развернули своих лошадей и поскакали назад, к берегу реки, той же дорогой, по которой они приехали к воротам лагеря десятого легиона. Я остался совершенно один среди этого моря золотых орлов и кроваво-красных щитов.
Той ночью я не мог уснуть. Вновь и вновь мои мысли возвращались к событиям последних дней. Я корил себя за нерасторопность — возможно, сегодня, пока мы ждали Цезаря, я должен был рассказать гораздо больше нашим вождям? Но я не сомневался, что успел сообщить им самое важное. С другой стороны, мне следовало подробнее описать им характер проконсула и его мотивы, чтобы мои соплеменники поняли, с каким врагом им приходится иметь дело. Конечно, внутреннюю политику Римской империи вряд ли можно было назвать тайной за семью печатями, но мне следовало раскрыть глаза кельтским друидам и князьям. Ведь я прекрасно понимал, что означает речь Цезаря; какие мысли заставляют его действовать подобным образом.
Конечно же, Ванда сразу заметила, что я чем-то обеспокоен. Она предложила выйти из палатки и прогуляться к берегу реки.
— Я не думаю, что ты должен себя в чем-то обвинять, господин, — сказала моя возлюбленная, пытаясь успокоить меня, когда мы уже сидели у самой воды, — князья кельтов прекрасно понимают, что Цезарь всего лишь хочет выиграть время и дождаться прибытия в Генаву дополнительных легионов.
Кивнув, я начал гладить Люсию по спине. Как только мы уселись на траву, она сразу же протиснулась между нами и пыталась всячески обратить на себя мое внимание. Наверное, мою любимицу несколько раздражал тот факт, что в последнее время она оказалась на втором плане, так как почти все свое свободное время я проводил с Вандой.
В лагере гельветов тоже было неспокойно. Некоторые молодые воины, полностью раздевшись, подходили к самой кромке воды и оскорбляли римлян, выкрикивая страшные ругательства. Иногда наиболее отчаянные из них прыгали в воду, чтобы попытаться переплыть на противоположный берег, но как только сорвиголова оказывался примерно на середине реки, на него обрушивался смертельный град стрел. Один за другим трупы кельтских воинов проплывали мимо нас. Римские стражники, стоявшие на земляном валу и на деревянных сторожевых башнях, не могли понять, почему молодые воины так пренебрежительно относятся к своей жизни и не дрогнув идут на верную смерть.
— Корисиос, — прошептала Ванда. Я знал, что каждый раз, когда она называла меня по имени, а не обращалась ко мне как к своему господину, она хотела заняться любовью. А в последнее время Ванда все чаще и чаще произносила мое имя.
Ранним утром у противоположного берега на воду начали спускать плоты, которые кельты построили за ночь. Прикрываясь огромными вязанками из камыша, воины пытались переправиться через реку. Конечно, у них было гораздо больше шансов, чем у обнаженных пловцов, бросавшихся в реку ночью. Однако как только плоты, преодолев две трети пути, оказывались недалеко от противоположного берега, на них обрушивались огромные камни, выпущенные из катапульт. Некоторые кельты, едва доплыв до середины реки, отбрасывали в сторону защищавшие их от стрел вязанки камыша и представали перед римскими легионерами совершенно без одежды. Они кричали, показывая на свои гениталии, били себя кулаками в грудь и воспевали героические подвиги своих великих предков. Большинство воинов погибали от стрел критских лучников, которые насквозь пронзали их тела. Тех же, кому все же удавалось добраться до противоположного берега, легионеры убивали пилумами. Римлян, которые не знали ни одного кельтского языка, никоим образом не могли задеть оскорбления кельтских воинов. Наверное, легионерам казалось, что они убивают не людей, а каких-то диких животных.
— Почему они без одежды? — услышал я чей-то голос совсем рядом с собой.
Я не заметил, как сзади ко мне подошел Авл Гирт.
— Они считают, что воины, выходящие на битву обнаженными, могут рассчитывать на помощь богов, — ответил я. Если честно, то мне было довольно неприятно давать римлянину подобное объяснение действиям своих соплеменников. Ведь каждому разумному человеку понятно, что кольчуга защищает от стрел и пилумов гораздо лучше, чем кожа.
Авл Гирт присел на траву рядом со мной и начал с интересом наблюдать за происходящим на обоих берегах Родана.
— Почему они не начнут переправляться через реку одновременно? Ведь тогда у ваших воинов было бы гораздо больше шансов нанести нам хоть какой-то урон.
— Я не знаю, сможешь ли ты это понять, Авл Гирт, но все происходящее в данный момент нельзя назвать военными действиями или просто атакой. На плотах переправляются молодые кельты, которые хотят произвести впечатление на своих возлюбленных. Для них это соревнование, а не война…
— Но из-за таких безрассудных действий этой ночью вы потеряли больше сотни воинов, — ответил Авл Гирт и, взглянув на меня, покачал головой. По его лицу было видно, что он не может понять, зачем молодые воины идут на верную смерть.
— Потеряли… Нет, Авл Гирт, я бы не стал так говорить. Нельзя сказать, что мы их действительно потеряли. На самом деле они всего лишь перешли из мира живых в царство теней, ты понимаешь, что я имею в виду? Возможно, кто-то из них уже завтра вернется в мир живых. Души умерших и погибших могут вселиться в зайца, лошадь, дикого кабана или орла. Многие вновь рождаются людьми.
Авл Гирт с сомнением посмотрел на меня, а потом перевел взгляд на противоположный берег. В лагере кельтов царило оживление.
— Чего же вы ждете, Корисиос? Пока сюда не прибудут дополнительные легионы Цезаря?
— Да, ты прав, — ответил я. — Но мой народ не собирается нарушать границы вашей провинции. Они могут продолжить свой путь, отправившись в обход — вдоль правого берега Родана, а затем через ущелья Юры. Конечно, в этом случае кельтам придется преодолеть большее расстояние, но они будут продвигаться на запад и в конце концов выйдут к побережью.
— Однако этот путь не только длиннее, но и гораздо труднее. К тому же он проходит через земли секванов и эдуев, — ответил Авл Гирт. Я ничего не имел против того, чтобы обсудить с римлянином возможные варианты развития событий, потому что они уже ни для кого не были секретом. Неважно, какие действия я считал более разумными — я не мог ни предсказать, ни отгадать, как решат поступить кельтские князья во главе с Дивиконом.