Друид

Куени Клауде

Арверн широко улыбнулся.

— С того самого момента, как я и мои воины начали служить в римской кавалерии, нам неплохо живется. До этого нам приходилось промышлять разбоем, грабя купцов и путников. Раньше мы были изгоями, а теперь, занимаясь фактически тем же, чем занимались на большой дороге, мы получаем приличное жалованье.

Верцингеториг и его воины весело рассмеялись.

— Но я давно хочу задать тебе один вопрос, друид. Когда я видел тебя последний раз, ты предсказал мне, что однажды я обязательно вернусь в Герговию. Но ты не сказал, когда именно, — арверн снова рассмеялся. — Знаешь ли, мои воины и я с огромным нетерпением ждем того момента, когда мы сможем вернуться в Герговию и спросить у моего любимого дядюшки, почему мой отец так рано отправился к нашим пращурам.

Я смутно припоминал встречу с высоким молодым арверном и наш разговор. Но тогда меня беспокоили проблемы несколько иного характера. Я сам думал, что вот-вот увижусь со своим дядюшкой Кельтиллом в царстве мертвых.

— Что тебе пообещал Цезарь? — спросил я у Верцингеторига. — Корону царя арвернов, не так ли?

— Царю все равно, кто помог ему взойти на трон. Разве ты со мной не согласен?! — заорал один из всадников. Все воины, подчинявшиеся Верцингеторигу, были молоды и беззаботны. Они получали удовольствие, подвергая себя смертельной опасности во время сражений.

— Друид, — с недовольным видом сказал предводитель отряда, — ты не хочешь отвечать на мой вопрос?

— Ты не хочешь слышать ответ, Верцингеториг. Вот и все, — спокойно произнес я.

Верцингеториг передал нас группе римлян и аллоброгов и тут же поскакал вниз к реке, туда, где на некотором расстоянии от разгромленного лагеря тигуринов его воины ждали своего командира.

Палатку Цезаря установили на небольшой возвышенности. Отсюда открывался вид на всю долину, благодаря чему проконсул мог наблюдать за ходом битвы. Гонцы скакали сюда во весь опор, чтобы сообщить своему полководцу, где именно находятся в данный момент когорты, а затем так же спешно возвращались назад, на поле боя. Мы стояли всего в нескольких десятках шагов от палатки и ждали, когда кто-нибудь из охранявших нас стражников сообщит Цезарю о том, что они привели меня и Ванду.

Вдруг я услышал чей-то слабый голос. Кто-то звал меня:

— Друид…

Аллоброги и римляне, охранявшие нас, словно зачарованные смотрели на поле боя и не замечали ничего вокруг.

— Друид… — Мне показалось, что говоривший испытывает невыносимые мучения, может быть, даже молит о смерти, которая наконец избавит его от страданий. Вполне возможно, что со мной говорили боги. Ванда повернулась ко мне. Она шевелила губами по не могла сказать ни слова, на ее лице застыл ужас. Повернувшись и взглянув туда, куда смотрела Ванда, я увидел огромный крест, вкопанный в землю. Гвоздями к нему был прибит темнокожий мужчина крепкого телосложения: Фусцинус.

Только этого мне не хватало!

— Что там, наверху, делает Фусцинус? — спросил я, совершенно не подумав. В самом деле, я вовсе не хотел сказать ничего глупого или смешного. Но аллоброги, по-видимому, неправильно поняли меня.

— Фусцинус любуется небесными светилами! — сухо ответил один из стражников.

Следующие мгновения показались мне часами. Они тянулись медленно, словно капли застывающей смолы. Что я должен был отвечать на вопросы Цезаря? Я совершенно забыл, в какой последовательности происходили события. Именно в этом проблема всех лжецов. Фусцинус, умоляюще глядя на меня, вновь прохрипел:

— Друи-и-ид…

Распятие на кресте является, пожалуй, самым жестоким из всех видов казни и в то же время наиболее мучительным для приговоренных к смерти. Именно поэтому римляне применяют такой вид наказания к рабам, сбежавшим от своих хозяев, и к преступникам. Мне оставалось надеяться только на то, что я буду обезглавлен. Что же случится с Вандой и Люсией? Ванда наверняка будет распята на кресте. А Люсию, скорее всего, утопят. Я содрогнулся от таких мыслей и обеими руками схватился за золотое колесо, висевшее у меня на груди. Я клялся всем богам, что больше никогда в жизни не стану использовать во вред другим людям те скромные знания, которые успели передать мне настоящие друиды. Мне больше не хотелось становиться одним из избранных, которые служили связующим звеном между небом и землей и являлись живыми книгами, хранящими всю мудрость кельтов. Я произносил про себя торжественные клятвы, обещая никогда не осквернять своими глупыми выходками божественные знания.

— Таранис, бог солнца, дай мне силы и мудрость, — молил я богов, едва шевеля губами. — Беленус, бог и великий целитель, повелитель света, помоги мне справиться с этими трудностями. Артио, богиня леса, приди мне на помощь! — Если честно, в тот момент мне было все равно — я не стал бы возражать, если бы она, обернувшись медведицей, вышла из чащи и спасла нас. — Камулус, бог войны, сделай так, чтобы тигурины собрались с силами и сравняли с землей этот военный лагерь римлян. Цернуннос, царь зверей, дай моей лошади крылья! Эпона… — Нет, лучше не обращаться к богине Эпоне! — Суцеллус, разбей своим молотом эти римские легионы! И — заклинаю всех вас Тевтатом! — сделайте наконец хоть что-нибудь!

Совершенно отчаявшись, я схватился другой рукой за фигурку дикого кабана, висевшую у меня на поясе. В тот момент я бы не отказался от помощи любого бога. Главное, чтобы она пришла вовремя.

— Корисиос! — Авл Гирт вышел из палатки и с улыбкой предложил мне войти внутрь. Мы с Вандой спешились и вошли следом за римлянином в палатку Цезаря. Там над большим столом, на котором была разложена карта, склонились сам Юлий Цезарь и Гай Оппий. Услышав наши шаги, оба подняли головы и смерили меня холодными взглядами. В тот момент мне хотелось провалиться сквозь землю. Чтобы хоть как-то отвлечь от себя внимание, я тут же протянул Цезарю папирус, на который записал послание, продиктованное мне Дивитиаком.

— Проконсул, я доставил тебе ответ друида Дивитиака. Я и моя рабыня скакали так быстро, как только могли. Но в этой местности очень неспокойно, нам постоянно приходилось прятаться от банд мародеров и разбойничьих шаек, — проговорил я так быстро, как только мог.

Похоже, все присутствующие очень удивились, услышав от меня подобное объяснение. Наконец, Авл Гирт широко улыбнулся. Насколько я понял, он был рад услышать то, что я сказал.

— Я же говорил вам, что Корисиосу можно доверять, — произнес Авл Гирт, обращаясь к Юлию Цезарю и Гаю Оппию. Затем он повернулся ко мне: — Нашим солдатам удалось схватить раба Фусцинуса. Он пытался бежать. Именно Фусцинус рассказал нам, что на вас напали всадники-гельветы, которые занимались мародерством в той местности. Мы думали, что все вы погибли.

— Он не обманул вас, — соврал я. — На нас напали несколько дюжин молодых воинов. Но за что вы распяли Фусцинуса?

Гай Оппий ухмыльнулся:

— Этот раб скакал не в том направлении.

— К тому же у него был пугио, принадлежавший молодому трибуну, — добавил Авл Гирт.

— Насколько я понимаю, Фусцинус бежал, когда завязался неравный бой, пытаясь спасти свою жизнь. — Я очень хотел хоть как-то помочь рабу.

— Каким же образом ему в руки попал кинжал, принадлежащий офицеру?