Дружба, скрепленная кровью(Сборник воспоминаний китайских товарищей — участников Великой Октябрьской социалистической революции и Гражданской войны в СССР.)
Шрифт:
Недалеко от площадки протянулась небольшая улица с десятком домов и двумя харчевнями. Едва рота вступила на эту улицу, как бойцы встретили несколько оборванных китайцев. Одни были в китайских ватных халатах, из которых торчала вата; другие — в обтрепанных тулупах без пуговиц, подпоясанные тряпкою; те, у кого надеть было нечего, кутались в бараньи шкуры, а не имевшие носков обвернули ноги тряпками. Несмотря на крайнюю бедность, некоторые из них нет-нет да и забегут в винную лавку выпить на ходу стаканчик — другой водки или даже сыграть на деньги. Увидев бойцов-китайцев, все они страшно испугались: многие схватились за головы, очевидно, думая, что видят сон, другие остолбенели, глазам своим не веря, у
— Эй, вы что — из Китая? — спрашивал один.
— Неужели наш Китай тоже участвует в интервенции? — удивлялся другой.
— Вы как попали в Красную Армию? — интересовался третий.
— Вы давно из Китая? Сколько лет вы уже в России? — добивался четвертый.
Вопросы градом сыпались со всех сторон, и бойцы старались отвечать на все.
Командир роты рассказал рабочим о том, как он и его товарищи уезжали с родины, как стали партизанами, а потом вступили в Красную Армию. Рабочие слушали и чуть не плясали от радости, что встретили своих соотечественников.
— Нас тоже заманили в Россию! — говорили они.
Так всегда бывает: повстречаешь земляка на чужбине и радости твоей нет предела. И китайские рабочие стали настойчиво тащить бойцов к себе в дом.
Их дом, если так можно назвать три рубленых барака, находился вовсе не на главной улице, а примерно в километре от нее, в лесу.
Из бараков высыпали остальные рабочие, их было примерно человек сто, они наперебой тащили бойцов к себе.
Бараки настолько вросли в землю, что мало-мальски высокий человек мог стоять в них только согнувшись. Ли Фу-цина затащили в крайний барак. Здесь по обеим стенам тянулись ряды нар — каждые примерно на тридцать человек. Кое-где они были покрыты рваными матрацами, собачьими шкурами, а на некоторых вовсе ничего не было — здесь спали прямо на голой соломе или сене. Все одеяла лежали свернутыми, изодранные вконец простыни, некогда белые, стали серыми, а то и просто черными и лоснились от грязи. Посреди барака находилась сложенная из камней печь несколько необычной формы. В высоту она имела сантиметров семьдесят, в длину — два с лишним метра; с одной стороны находилась топка, с другой — дымоход. Печь была покрыта железной плитой, на которой стояли тазы, горшки, котелки и прочая кухонная утварь. В печи трещало несколько сырых поленьев — каждое больше метра длиной. Дымоход, по-видимому, долго не чистили: из топки валил дым, окутывая все помещение. Маленькие окна, оклеенные желтой бумагой, почти не пропускали света, и в бараке царил полумрак.
Ли Фу-цин вошел в барак и, пока глаза не привыкли к темноте, ничего не мог разглядеть. Чьи-то гостеприимные руки усаживали дорогого гостя на скамейку, умудряясь одновременно засовывать ему за пазуху пампушки, испеченные из черной муки, смешанной с отрубями.
— Хэ! — заметил красноармеец Ван Цай. — Не сладко вам живется.
— Да что там и говорить: не жизнь — одно мучение, — мрачно произнес рабочий лет двадцати четырех. — Будь она проклята такая жизнь. Загробили ее богачи — загнали нас в этот лес за тысячи километров от родины. Из дому — ни слуху ни духу, туда ехать невозможно, а здесь жить сил больше нет. И помирать— не помираешь, и жить — не живешь.
— Уже три месяца, как нам не выдают жалованья, — откликнулся другой рабочий. — Пузатый директор лесопилки сбежал черт знает куда три месяца назад и бросил нас на произвол судьбы. Еще несколько дней — и нам жрать будет совершенно нечего.
— Собрались было возвращаться на родину, — заговорил больной, лежавший на нарах, — но разве поедешь, когда кругом такое творится — война, беспорядки. Того и гляди попадешь в какую-нибудь
Паренек лет двадцати, сидевший у окна, покраснел и спросил:
— А кто у вас командир? Вы к себе в часть принимаете? Можно мне пойти с вами?
Своим вопросом он словно всколыхнул остальных: рабочие уже подумывали об этом.
— Чем дожидаться здесь смерти, — заявили все в один голос, — вступим лучше в Красную Армию!
— Хотите вступить в Красную Армию, мы приветствуем это, — обратился к рабочим командир роты Ван. — Дорогие братья! Вот прогоним белых, тогда хочешь работай в России, а хочешь уезжай домой. Судьба каждого будет в его собственных руках.
Слова командира роты были встречены радостными возгласами. Рабочие из всех трех бараков быстро собрали свои пожитки, увязали постели и все до единого ушли в Красную Армию. Даже больных и тех забрали с собой, чтобы поместить их в красноармейский госпиталь.
В полку всем новобранцам к их величайшей радости выдали обмундирование и оружие. «Впервые довелось мне надеть новую ватную куртку и штаны с тех пор, как приехал в Россию», — заметил один из них. «Отродясь не держал винтовки в руках», — не удержался другой. «Действительно родная армия, можно считать, что мы нашли свой дом!» — воскликнул третий.
Летом 1919 года белые армии генерала Деникина развернули бешеное наступление против Советской власти на Южном фронте, где Троцкий дезорганизовал всю работу, и Красная Армия терпела поражение за поражением. К октябрю белые захватили Украину, заняли Орел, угрожали Туле, рвались к Москве. Советская республика оказалась в крайне тяжелом положении. В это время Ленин выдвинул лозунг: «Все на борьбу с Деникиным!».
33-й полк 6-й кавалерийской дивизии Конного корпуса Буденного, в котором Ли Фу-цин служил помощником командира отделения разведки, вел на подступах к Воронежу ожесточенные бои с деникинскими частями. В конце октября Красная Армия освободила Воронеж, а остатки деникинских войск бежали на юг.
Части Первой Конной армии, созданной в ноябре 1919 года, разрезав деникинский фронт на две части, преследовали противника по пятам и в январе 1920 года освободили Ростов, а в конце марта сбросили деникинцев в Черное море.
На берегу Черного моря Ли Фу-цин увидел такую картину. На рейде покачивалось несколько десятков военных кораблей империалистических держав. Весь участок моря между ними и берегом был забит лодками, до отказа набитыми белогвардейцами, помещиками, капиталистами и их семьями, спасающимися бегством. Красная артиллерия открыла яростный огонь по кораблям интервентов, и в результате обстрела восемь из них пошли ко дну, остальные поторопились уйти в открытое море. А белогвардейцам, помещикам и капиталистам, которые так и не успели выгрузиться из лодок на корабли, ничего другого не оставалось, как вернуться на берег и сдаться Красной Армии.
Через два дня подоспела боевая эскадра красных. Вместе со своей частью Ли Фу-цин погрузился на один из кораблей, которые преследовали корабли империалистов до самых берегов Турции. Как раз в это время белололяки вторглись на Украину, и Ли Фу-цин вместе со своей частью оказался на Украине, где принял участие в разгроме врага. Красная Армия, одерживая одну победу за другой, вышвырнула белополяков за пределы Украины.
Как-то раз под вечер 33-й полк Первой Конной, выбив из леска бело-поляков и захватив несколько пулеметов/ расположился на привал. С северной стороны от леса на несколько десятков километров протянулось большое болото. Внешне оно выглядело равниной, поросшей травой. Но стоило человеку ступить туда, как его сразу же засасывала трясина, болото это было совершенно непроходимым. Километрах в семи южнее леса проходила шоссейная дорога на Варшаву.