Дружеский шарж
Шрифт:
От тепла, обволакивающего саквояж, ожил, оказывается, и тупомордый уродец. Чадова он побаивался, как зверь своего укротителя. Но когда Николай Константинович ушел, ерш напружинился, слизнул изнутри замки саквояжа
Егерь сливал в это время из чугунка с картошкой воду и, окутанный паром, ерша не заметил. А тот крутнулся волчком, подпрыгнул к дверце печки. Языком, длинным и гибким, как стальная лента, широко распахнул дверцу. Только теперь Омельчук, сладостно размышлявший о том, что все-то ему в жизни в общем удается, увидел своего недавнего мучителя. А ерш тем временем сделал "свечку", оттолкнулся хвостом и нырнул в печь на раскаленные березовые уголья. Понежился и завертелся веретеном, выметывая из топки искры и угли. Егерь ахнул, сунул чугунок на табуретку и, спасая избу от пожога, заметался перед печью, хватая угли пальцами и отбрасывая их на железку, прибитую около топки.
А на Василия Игоревича снова напал столбняк. Он лишь глазами ворочал и рот разевал.
Затлела собачья шкура на лежанке, изба наполнилась едким дымом, а жар в печи угасал с каждой секундой. Набравшись силенок, шипя, как головешка, ерш вымахнул из топки
Вбежав, Чадов застал колоритную картину: перед багровым от ярости Омельчуком вытанцовывал ерш и, рассыпая вокруг себя сажу, хрипло вещал:
– Чадушки-ладушки, мозги набекрень!
– Брешет, - завидев Николая Константиновича, выдавил Омельчук.
– Не говорил я этого! Честное слово!
– Василий Игоревич рванул, не глядя, карабин из-за спины и одним махом передернул затвор.
– Не смей, Василий!
– крикнул Чадов. Подбежал, прижал ерша рукавами полушубка к столешнице и надавил тому сразу на оба глаза, как на кнопки. И чудо-юдо затихло.
– Брешет!
– не унимался Омельчук.
– Бочку катит!
– Успокойся ты, ради бога!
– сказал Чадов.
– Игрушка ведь это, дружеский шарж.
– Выброси, умоляю, - простонал Омельчук. Николай Константинович бережно отер с горячего еще ерша копоть и весело пощелкал пальцем по его бугристому лбу.