Дружественный огонь

Иегошуа Авраам Б.

Но на этот раз его не было рядом и некому было на пути в Африку организовывать привычный комфорт. Ей хотелось, чтобы свинцовая тяжесть чужой головы исчезла с ее плеча. Но как это сделать? Проходившие то и дело мимо стюардессы не обращали никакого внимания на оскорбительно похрапывающего на ее плече юнца – во всяком случае, они не спешили ей на помощь, как если бы все разом взялись защищать этого нарушителя правил полета только потому, что она заставила наглеца вернуть ее законное место у окна. Будь муж с ней…

Но его не было. А был выбор либо разбудить этого нахала самой, либо примириться с тем, что он захватил ее территорию.

Она попробовала первое. Молодой человек, не открывая глаз, пробормотал что-то, отдаленно похожее на извинение, веки его

дрогнули – затем только, чтобы сомкнуться еще плотнее, после чего голова снова заняла исходную позицию у нее на плече.

Вздохнув, она сложила газету и для надежности спрятала ее в сумку с покупками из дьюти-фри, поместив между упаковками губной помады и чудодейственного крема для сухой кожи, который, по уверению разговорчивой продавщицы, должен был волшебным образом преобразить ее лицо. Затем она извлекла на свет божий из своей сумки дорожный фотоальбом с фотографиями двух внуков, которых она с момента их появления холила и лелеяла, пеленала, восхищаясь ими, впрочем, как любая нормальная свежеиспеченная бабушка. Она подолгу не отводила глаз от каждой фотографии, вглядывалась в них так, словно расшифровывала некий экзотический текст. Старшая ее внучка в возрасте пяти лет была абсолютной копией матери, миловидной невестки Даниэлы, но глаза младенца редкого синего цвета так и светились удивлением и невинностью, ничем не напоминая отстраненного взгляда матери, устремленного в бесконечность. Чуть дольше вглядывалась она в фотографию внука, неутомимого двухлетнего малыша, любившего цепляться за руку отца или матери вне зависимости от того, сидел он в своем высоком стуле или прогуливался по парку. На кого он в будущем будет похож, сказать сейчас было трудно. Хрупкостью сложения, круглым личиком и формой век он напоминал своего отца, что не исключало и того, что со временем в нем проявятся черты ее мужа, – она сама не знала, хочет этого или нет. Раз за разом перебирала она фотографии, внимательно вглядывалась в них, пытаясь в чертах подрастающего поколения отыскать хоть какое-то сходство с ней самой. И вопреки наплывавшей на нее сонливости, она на протяжении всего полета не позволяла себе расслабиться и поддаться искушению закрыть на минуту глаза, не обращая внимания даже на странного, нарушавшего все правила поведения соседа-незнакомца. Спешить ей было некуда, и времени хватало, чтобы понять самой, что именно хочет она разглядеть и найти.

5

Лифт плавно начал движение вниз, опускаясь с тридцатого этажа, но, достигнув двадцать девятого, внезапно остановился и распахнул двери. Дама, одетая во что-то просторно-синтетическое, сдвинула набок наушники и с подозрением оглядела человека, в столь ранний час спускавшегося с самого верха. Некоторое время она продолжала прислушиваться к музыке, не спуская с неведомо откуда взявшегося незнакомца пронзительного взгляда, но, когда лифт приблизился к последней остановке, она не выдержала и сняла наушники с головы.

– Не пытайтесь убедить меня, что пентхаус продан, – раздраженно сказала она, как если бы покупка апартамента класса люкс, имей она возможность обладать им, была бы вершиной ее желаний. Но такой возможности у нее не было, что вызывало у нее во рту кислый привкус, говоривший о ее личном поражении, так ей, во всяком случае, казалось.

– Пентхаус? – Яари добродушно улыбнулся. – Я не знаю. Я ведь здесь не живу. Я добрался сюда только для того, чтобы понять, почему люди жалуются на ваши проблемы с ветром.

– Наши проблемы с ветром? – сказала дама, и голос ее потеплел сразу на несколько градусов, а взор прояснился. – Вот как! Тогда, быть может, вы в состоянии объяснить, что здесь происходит? Нас убеждали, что эта башня – не просто дом, а настоящее произведение искусства, торжество архитектуры… безупречность конструкций. Мы вбухали сюда кучу денег, но вместо этого при первом порыве ветра нам показалось, что мы попали на выступление оркестра в сумасшедшем доме. Этот дикий вой… вы слышали его?

– Разумеется.

Лифт закончил спуск, и они вышли на площадку. Грохотало еще сильнее.

Он пожал плечами и повернулся, чтобы уйти, но воинственная квартиросъемщица вовсе не собиралась заканчивать разговор.

– Что все это значит? И, кстати, сами вы кто? Специалист по ветру?

– Вовсе нет. Но я был ответственным за установку этих лифтов.

– Тогда не объясните ли вы мне, в чем заключалась ошибка в ваших расчетах?

– В моих? Почему в моих? Это вполне могла быть ошибка кого-то другого. И если появилась проблема, то ее прежде всего надо исследовать, – сказал Яари, всем своим существом понимая, что энергичную даму волновало в эту минуту вовсе не теоретическое обоснование ветровой экспансии, но он сам и факт его появления здесь. Дама явно хотела знать, кто он на самом деле, как оказался на тридцатом этаже в этот ранний час у закрытых дверей фешенебельного пентхауса?

Понимая все это, он счел нужным на прощание добавить:

– Не волнуйтесь. Мы отыщем причину беспокойства, доставляемого ветрами. Обещаю. Все проблемы будут решены и взяты под контроль. Мои инженеры докопаются до дна…

И он удалился.

Но дама догнала его. Чем-то он задел ее, этот неброско, но элегантно одетый мужчина чуть за шестьдесят, в чьих коротко и по последней моде подстриженных волосах проблескивали серебряные нити. Взгляд его черных глаз светился уверенностью, его ветровка, совсем простая, вызывала у нее желание прикоснуться к нему. Просто потрогать…

– Мои инженеры, – повторила она за ним задиристо, что, похоже, вообще было свойственно ей. – И сколько всего у вас ваших инженеров?

– От десяти до двадцати, – не поддаваясь на провокацию вежливо ответил он, – в зависимости от того, как вы станете их считать.

И он исчез в тени гаража. И только тогда посмотрел на часы. Его жена к тому времени не успела даже покинуть территориальные воды Израиля, и наверняка его отправившаяся в свободное плавание любимая уже привлекла внимание посторонних.

6

Несмотря на то, что на этот раз рядом не было обычного телохранителя, ее мужа, оберегавшего столь ценимый ею покой (особенно в незнакомых для нее местах), ресницы Даниэлы опускались все ниже и ниже, дорожный фотоальбом скользил по коленям, пока не оказался на полу, а шум двигателей плотной пеленой отрезал от внешних раздражителей. И только нежный аромат свежей выпечки вернул ее в реальность; она открыла глаза и первым делом увидела молодого соседа в кресле рядом, который с энтузиазмом изрядно оголодавшего человека расправлялся со своим завтраком.

«Полный восторг» – вспомнила она любимую реплику мужа в подобных ситуациях. Он любил произносить эти два слова, к месту и не к месту, а она любила поддразнивать его, пока не стала употреблять это выражение так же часто, не всегда понимая, что именно хотела сказать, вот как в данную минуту, когда вдруг подумала, что не может понять, винит ли мужа за то, что он не настоял на полете вместе с нею, пусть даже она совершенно определенно выказала желание лететь одной, сделав вид, что не замечает его тоскливого взгляда, исполненного совершенно недвусмысленного желания, которое она вполне могла удовлетворить, но всего лишь пообещала сделать это по возвращении. Да, она вполне могла. В конце концов, это было ее право. Он хотел ее, более того, он попытался. И это она, она лишь виновата была в том, что он почувствовал себя униженным. Почему она отказала ему, несмотря на столь неприкрыто высказанную страсть – ведь ей ничего не мешало удовлетворить ее и сейчас, в зрелые годы, как это было и в ранней юности – никогда чистый секс не казался ей чем-то, обладающим повышенной ценностью. Да, ни тогда, ни сейчас, когда она, по собственному выражению, вступила в третью часть жизни, пускай даже она знала, что для ее мужа это было не так, и его любовь, подстегиваемая темпераментом, требовала телесной реализации много чаще, много чаще, чем это нужно было ей…