Друзья и незнакомцы
Шрифт:
Собеседовавшая ее женщина рассказала о семье неподалеку. Они приехали из Торонто из-за работы отца, в Англии им оставалось пробыть еще два месяца. У них были полуторагодовалые мальчики-близнецы. Мать со дня на день должна была родить третьего, а их предыдущая няня уволилась без предупреждения.
– Мама там немного… сложная женщина, – сказала интервьюер.
У нее были кудрявые крашеные волосы цвета баклажана, и прямо во время разговора она ела чипсы со вкусом креветок, что Сэм находила отталкивающим.
– Позвольте мне перефразировать.
Сэм ответила, что сможет.
Близнецы спрятались за матерью, когда она открыла Сэм дверь следующим утром.
– Эллисон, – представилась женщина, протягивая руку.
Сэм пожала ее, попутно останавливаясь взглядом на коврах. Интересно, как Эллисон удавалось сохранить их такими белоснежными?
Они прошли в гостиную, полностью обставленную белой мебелью.
Уже через несколько минут Сэм оказалась на полу с обоими мальчиками, играя с ними в кубики. Эллисон наблюдала за ними, сидя в кресле. Ее живот был таким идеально круглым, а сама она такой стройной, что казалось, будто в любой момент залезет под рубашку и вытащит оттуда баскетбольный мяч.
– В Канаде я руководила отделом из пятидесяти человек, – сказала она. – И тем не менее, я не могу справиться с этими двумя в одиночку.
Сэм ответила ей сочувственным взглядом и подумала, зачем же тогда было заводить третьего ребенка.
– У них трудный возраст, – поддержала разговор она. Сэм заметила, что матери говорят так о любом возрасте.
– Спасибо за поддержку, – поблагодарила Эллисон. – Иногда я чувствую, что схожу с ума. Я не то чтобы от природы хорошо лажу с детьми. Вот ты, например – строишь с ними башню из кубиков. Мне бы это никогда в голову не пришло. Ну что ж, ты будешь заниматься, главным образом, близнецами. С новорожденным большую часть времени я буду проводить сама. Я не даю им сахара, кроме фруктов. И предпочитаю, чтобы они не пачкались снаружи, потому что…
– Потому что здесь все белое, – закончила Сэм таким тоном, будто считала, что это было самой разумной вещью на свете.
– Совершенно верно, – сказала Эллисон с облегчением. Сэм раздумывала, хочет ли она вообще эту работу, когда Эллисон продолжила:
– Что касается заработной платы… – и назвала сумму, которая была почти вдвое больше той, что Сэм получила прошлым летом.
Работа организовывала ее день. Заставляла Сэм почувствовать, будто она и правда живет в Лондоне, а не просто приехала на лето. Каждое утро, открывая дверь, девушка видела на кухне близнецов, сидящих на своих высоких стульчиках в ожидании завтрака. Малыши всегда ели одно и то же: половинку тоста с сыром чеддер и половинку с джемом.
Когда в конце июля вернулся сосед Клайва, Йен, до Сэм дошло, что они до этого никогда не проводили время вместе в компании других людей.
Квартира в присутствии Йена выглядела для нее иначе. На кофейном столике он держал пепельницу,
– Не только кошек, попрошу заметить, – сказал Клайв. – Однажды он принес сюда лису.
– Лисенка, – поправил его Йен, как будто это что-то меняло.
Дом пах сигаретами и мужчинами. На полу лежал оранжевый ворсистый ковер. Кухня была тесной, раковина была забита посудой.
Когда приходили друзья Клайва, она терялась. Некоторые из них были женаты; кто-то даже успел развестись. Они работали в рекламе, IT или занимались связями с общественностью. Один парень был фармацевтом. Сэм подозревала, что все они относились к ней как к малолетней дурочке, и, к своему большому раздражению, она так себя и вела в их присутствии, по большей части храня молчание.
Ей нравились брат Клайва Майлз, его жена Никола и их двое детей. Никола была из тех женщин, которым нравились другие женщины. Она сказала Сэм: «Я так рада, что рядом есть еще одна девушка!» Она отправляла ей ссылки на лондонские распродажи, приписывая: «Как бы я хотела пойти!»
Но они жили далеко за городом. Сэм и Клайв их почти не видели.
Мать Клайва напугала ее. Она оказалась почти старушкой. Руки у нее были морщинистые, волосы совсем седые. Она так смотрела на Сэм, что та краснела от стыда, как будто у матери Клайва стояла камера в его спальне, и она видела все, чем они занимались.
Но когда они оставались одни, это было волшебно.
Клайв показывал ей Лондон, места, до которых туристы никогда не добирались. Они прошли весь лес Эппинг, и хотя тот и располагался совсем неподалеку от кафешек с курицей навынос, магазинов замороженных продуктов и выброшенных матрасов – все-таки это было похоже на побег в страну грез.
Они гуляли, держась за руки, по каналам Маленькой Венеции. Клайв указывал на белые особняки с лепниной, в которых когда-то жили Энни Леннокс, Пол Маккартни и Зигмунд Фрейд. Он сфотографировал ее перед плавучим домом Ричарда Брэнсона. На другой лодке, в плавучем кафе, они остановились выпить чаю со сконами.
Он отвез ее в Лиссабон, Дубровник и Берлин, в города, где они могли снять дешевый номер в отеле или остановиться в свободных спальнях с его друзьями или друзьями друзей. Сэм иногда предлагала более традиционные направления – Париж, Рим. Но, как объяснял Клайв, эти места были слишком переоцененными и дорогими.
– Ну увидишь ты Эйфелеву башню вблизи, и будет она выглядеть точно так же, как на пяти тысячах фотографий, которые ты уже видела, – говорил он.
Не проходило ни дня, чтобы Сэм не замирала, изумляясь этому восхитительному моменту своей жизни.
Клайв любил ее картины, развешивал их по всей квартире.
Он водил ее по всем галереям. Ее любимой была галерея Матильды Грей в Мэйфэре, где выставлялись картины женщин-художниц.
– Это место, где я чувствую себя счастливой, – призналась Сэм. Они возвращались туда снова и снова.