Друзья и возлюбленные
Шрифт:
Этот поцелуй встал между ними как преграда. Когда они встретились на следующий день, она улыбнулась, как всегда, но в глазах притаился страх, а когда он сел рядом и попытался взять ее за руку, она отпрянула быстрым, бессознательным движением. Оно вновь пробудило в нем воспоминания о холмах и ручьях, где лани с кроткими глазами, отбившиеся от стада, порой подпускали его к себе, а когда он протягивал руку, чтобы погладить их, с трепетом отскакивали в сторону.
– Ты всегда носишь перчатки? – однажды вечером спустя некоторое время спросил он.
– Да, – она понизила голос, – на улице – всегда.
– Но
Ее взгляд из-под нахмуренных бровей был продолжительным, испытующим. В тот раз она не ответила, но на обратном пути села на ближайшую к воротам скамью и жестом предложила ему сесть рядом. Потом молча стянула бежевые перчатки и отложила. Так он в первый раз увидел ее руки.
Если бы он, взглянув в ту минуту на нее, увидел, как умирает в ней слабая надежда, понял, с какой безмолвной мукой следят за ним ее глаза, то попытался бы скрыть брезгливость, физическое отвращение, так отчетливо проступившие на его лице, проявившиеся в невольном движении, которым он отстранился. Руки были маленькие, красиво очерченные, но сплошь в ожогах, как от каленого железа, в багровых, воспаленных волдырях, со стертыми ногтями.
– Надо было показать их раньше, – сказала она просто, надевая перчатки. – Мне следовало догадаться.
Он попытался утешить ее, но фразы выходили обрывистыми и бессмысленными.
Это от работы, объяснила она на ходу. Вот такими со временем делаются от нее руки. Жаль, что раньше она об этом не знала. А теперь… Теперь уж ничего не поделаешь.
Они расстались возле Ганноверских ворот, но сегодня он не провожал ее взглядом, как делал всегда, пока она не махала ему на прощание, перед тем как скрыться; он так и не узнал, оборачивалась она или нет.
На следующий вечер в парк он не пришел. Десятки раз ноги сами несли его к воротам, но внезапно он спохватывался, торопливо уходил прочь и мерил шагами убогие улицы, нелепо натыкаясь на прохожих. Бледное милое лицо, стройная фигурка нимфы, маленькие коричневые ботинки упорно взывали к нему. Если бы только их зов заглушил ужас перед ее руками! Человек искусства, он содрогался при одном воспоминании о них. Ему всегда представлялось, что под гладкими, аккуратными перчатками скрываются изящные руки, и он не мог дождаться, когда наконец покроет их ласками и поцелуями. Можно ли забыть об увиденном, смириться с ним? Надо подумать, но сначала – покинуть эти многолюдные улицы, где чужие лица словно потешаются над ним. Он вспомнил, что парламент как раз завершил работу, – значит, дел в конторе поубавится. Пожалуй, самое время просить об отпуске. Завтра же. И его отпустили.
Он собрал немногочисленные пожитки в рюкзак. Среди холмов, на берегах ручьев он поймет, как быть.
Он потерял счет своим блужданиям. Однажды вечером на полупустом постоялом дворе он познакомился с молодым врачом. В ту ночь должна была родить жена хозяина, и врач ждал внизу, когда его позовут. Пока они беседовали, его вдруг осенило. Как он раньше не додумался? Преодолевая смущение, он завел расспросы. Какая работа способна вызвать такие поражения? Он подробно описал эти руки, так как до сих пор отчетливо видел их в темных углах тускло освещенной комнаты – маленькие, истерзанные, жалкие руки.
О, такой работы сколько угодно! Голос врача звучал почти равнодушно. К примеру, обработка льняного волокна и даже льняных тканей в определенных условиях. В наше время чуть ли не на всех стадиях практически любого производства применяются химикаты. А новомодная фотография, дешевая цветная печать, химическое окрашивание и чистка, работа с металлом! Поражений можно избежать, надевая резиновые перчатки. Следовало бы сделать их ношение обязательным… Врач явно разговорился. Он прервал его.
А это излечимо? Есть ли хоть какая-нибудь надежда?
Излечимо? Надежда? Разумеется, есть. Поражения явно местные, их проявления ограничены только руками. Значит, мы имеем дело с кожным отравлением, осложненным анемией. Увезите ее оттуда на свежий воздух, обеспечьте полноценное питание, мажьте руки какой-нибудь простой мазью, которую пропишет местный врач, и через три-четыре месяца все пройдет.
Он задержался лишь затем, чтобы поблагодарить молодого врача. Ему хотелось сорваться с места, запрыгать с криком, размахивая руками. Если бы он смог, то вернулся бы в город тем же вечером. Он проклинал прихоть, по которой так и не удосужился спросить ее адрес. Тогда он смог бы отправить ей телеграмму. Он встал на рассвете, потому что даже не попытался уснуть, прошагал десять миль до ближайшей станции и дождался поезда. Весь день бег поезда казался ему невыносимо медлительным, а местность за окном бесконечной. Но вот наконец и Лондон.
До вечера было еще далеко, но к себе он решил не заходить. Оставив рюкзак на вокзале, он направился прямиком в Вестминстер. Ему хотелось, чтобы все стало как прежде, чтобы события между этим вечером и днем, когда они расстались, забылись как страшный сон. Точно рассчитав время, он появился в парке в обычный час.
Он ждал, пока не закрыли ворота, но она так и не пришла. Этого он боялся весь день, но старательно гнал свои опасения прочь. Она больна, болит голова, а может, просто устала.
На следующий вечер пришлось твердить себе то же самое. Делать другие предположения он не отваживался – как в тот вечер, так и в последующие вечера. Сколько их было, он уже не помнил. Некоторое время он сидел, глядя в ту сторону, откуда она всегда приходила, потом вставал, шел к воротам, оглядывался и возвращался на прежнее место. Однажды он остановил одного из сторожей и расспросил его. Да, сторож помнил ее – молодую даму в бежевых перчатках. Она приходила раз или два – а может, и больше, трудно сказать, – и подолгу ждала. Нет, с виду никто бы не подумал, что она обеспокоена. Посидев в парке, она уходила пройтись, потом возвращалась, и так до самого закрытия. Он оставил свой адрес сторожу, и тот пообещал известить его, если та же дама появится снова.
Иногда вместо парка он отправлялся блуждать по узким улочкам Лиссон-Гроув и дальше, за Эджуэр-роуд, и мерил их шагами до ночи. Но так ни разу и не встретил ее.
Прилагая все старания, чтобы вырваться из тисков бедности, он гадал, помогли бы ему деньги или нет. Но мрачный, бесконечный город, скрывающий миллионы тайн, словно насмехался над ним. Он с трудом скопил несколько фунтов и потратил их на объявления в газетах, но не ждал ответа и не получил его. Скорее всего этих объявлений она и не видела.