Друзья, любимые и одна большая ужасная вещь. Автобиография Мэттью Перри
Шрифт:
Теперь я полюбил искусство и начал его коллекционировать. Я купил картину Бэнкси на аукционе в Нью-Йорке. Купил по телефону. Я никогда не встречался с этим художником, но хочу, чтобы он знал, что если когда-нибудь в моем доме случится пожар, то я буду спасать моего Бэнкси. Интересно, будет ли ему все равно или нет? (На самом деле он, скорее всего, скажет, что именно он и устроил этот пожар.)
Я многого добился в жизни, но мне еще много предстоит сделать. И это меня волнует, каждый день. Я — мальчик из Канады, у которого сбылись все его мечты. Просто это были неправильные мечты. И вместо того чтобы сложить руки, я изменился и нашел
Я постоянно их нахожу. Они тут как тут, в поле зрения, в Долине, на бордюрах и во вспышках, которые отскакивают от океанской глади, когда по ней бьет солнце… Вот как-то так.
Когда кто-то делает что-то хорошее для кого-то другого, я вижу Бога. Но нельзя отдать то, чего у тебя нет. Поэтому я стараюсь улучшать себя каждый день. Когда наступают такие моменты, что я нужен, то я понимаю, что переработал свое дерьмо и теперь делаю то, ради чего мы все здесь находимся, то есть просто помогаю другим.
Интерлюдия
Место для курения
В один прекрасный день Господь Бог и мой лечащий врач встретились и решили чудесным образом избавить меня от желания принимать наркотики. Желания, которое преследует меня с 1996 года.
Мой терапевт сказал:
— В следующий раз, когда вы подумаете об оксиконтине, я хочу, чтобы вы также подумали о том, как прожить остаток своих дней с калоприемником.
Господь Бог ничего не сказал, но, наверное, и не должен ничего говорить, потому что Он Бог. Но Он точно был где-то рядом.
Надо сказать, что слова моего терапевта, сказанные после девяти долгих месяцев пользования калоприемником, сильно меня задели. А когда слова человека сильно тебя задевают, то будет благоразумнее немедленно приступить к делу. То, что он сказал, заставило открыться очень маленькое окно возможностей, и я проскользнул через него. И оказалось, что за окном есть жизнь без оксиконтина.
Следующий шаг после оксиконтина — героин. Меня это слово всегда пугало. И этот страх, несомненно, спас мне жизнь. Я боюсь того, что мне так сильно понравится этот наркотик, что я никогда не перестану его принимать и он меня убьет. Я не знаю, каково это — сидеть на героине, и не хочу этому учиться. Даже в самые мрачные дни я никогда не рассматривал этот вариант.
Итак, поскольку героин исключался, а оксиконтин был единственным наркотиком, который я хотел принимать, то можно было с уверенностью сказать, что желание принимать наркотики у меня вообще исчезло. Я не мог найти его, даже если бы попытался, но я и не пытался. Мне стало легче стоять на ногах. Я почувствовал свободу — избавился от вредной привычки. Та часть моего мозга, которая хотела меня убить, просто исчезла, хотя и не так быстро, как хотелось бы.
Недавно мне сделали четырнадцатую операцию на желудке — на этот раз по удалению грыжи, которая торчала из брюшной стенки. Было очень больно, и мне дали оксиконтин. Мы, зависимые, не мученики — если мы испытываем сильную боль, то нам разрешают принимать обезболивающие, просто это нужно делать осторожно. Это означает, что баночка с таблетками никогда не находится у меня в руках, лекарства мне всегда вводит кто-то другой и в соответствии с предписаниями. Это также означало, что у меня появился совершенно новый шрам на животе, на этот раз это был разрез длиной 15 сантиметров. Вот так, ребята! Когда у меня лопнула толстая кишка, то вы распахали меня так, что в разрез можно было засунуть шар для боулинга, а этот разрез, выходит, еще
Когда после операции я принял лекарство, то боль сразу утихла. Но произошло и еще кое-что: я снова почувствовал, как мой пищеварительный тракт замерзает. Это что, какое-нибудь посттравматическое стрессовое расстройство? Всякий раз, когда это случалось, я попадал прямо в отделение неотложной помощи, где, как я знал, мне либо дадут что-нибудь такое, чтобы я смог сходить в туалет, либо скажут, что мне срочно нужна операция. И каждый раз, когда мне делали операцию, был шанс, что я проснусь с мешочком, который называется калоприемником. Это уже случалось дважды, так что легко могло повториться.
Знаете, что может гарантировать, что я никогда не проснусь после операции с вечным калоприемником? Прекращение приема оксиконтина. А я это уже сделал. Я стал свободен. Нет слов, чтобы описать, насколько огромной стала для меня эта новость. С тех пор я не интересовался приемом наркотиков. Хочу позаимствовать у комментатора Эла Майклса его бессмертные слова, сказанные в тот момент, когда кучка американских студентов обыграла хваленую сборную СССР по хоккею на зимних Олимпийских играх в Лейк-Плэсиде в 1980 году:
— Вы верите в чудеса? Да!!!
Когда я пересматриваю эту игру, по моей спине до сих пор бегают мурашки. Что ж, это было мое время, мое чудо.
Я всегда верил в теорию, согласно которой Бог не ставит перед вами такую задачу, с которой вы не сможете справиться. В данном случае Бог дал мне три недели. Три недели свободы. А затем Он поставил передо мной новую и гигантскую задачу.
Я ее игнорировал. Я сделал вид, что этого на самом деле не было или что оно внезапно исчезнет.
Дело в том, что перед сном я начал слышать хрип. Иногда он был достаточно громким, так что я не мог заснуть, иногда звучал тише, но и длился дольше. Я забеспокоился и решил разобраться в этом, потому что подумал, что Бог наверняка поставил передо мной решаемую задачу. Я надеялся, что это бронхит или что-то подобное, что все это можно вылечить антибиотиками и т. д. Но опасения оставались.
У моего пульмонолога была очередь на неделю вперед, так что у меня было семь дней на то, чтобы лежать и слушать этот ужасный звук, причем в то время, когда я больше всего одинок и уязвим, — глубокой ночью. Неделя все тянулась. Иногда я садился в кровати и закуривал сигарету, надеясь, что хрипы исчезнут.
В конце концов наступило назначенное утро, и я вместе с вездесущей Эрин пришел на дыхательный тест. Я несколько минут дышал в трубку изо всех сил, потом мне сказали, что результаты нужно ждать в кабинете врача. Я попросил Эрин остаться со мной — боялся услышать ужасную новость. Помните, как я хотел услышать, что это бронхиальная инфекция? И из-за чуда, случившегося тремя неделями ранее, мне негде было спрятаться, если бы на меня обрушились плохие новости.
Спустя очень долгое время доктор все же добрался до своего кабинета, сел в кресло и объявил (как мне показалось, с учетом того, что стояло на кону, это было сделано довольно небрежным тоном), что годы курения сильно сказались на моих легких, и если я не брошу курить сейчас, сегодня, то я умру, когда мне будет шестьдесят лет. Иными словами, не имело никакого значения, была у меня бронхиальная инфекция или нет.
— Нет, тут что-то намного хуже, — сказал он. — Но мы обнаружили это достаточно рано, так что если вы бросите курить, то вполне сможете дожить до восьмидесяти.