Друзья, любимые и одна большая ужасная вещь. Автобиография Мэттью Перри
Шрифт:
Это действовало на меня успокаивающе.
Так прошло три ночи, и тут мне попалась на глаза очень красивая и чрезвычайно сметливая медсестра. Она очень хорошо за мной ухаживала, а я с ней напропалую заигрывал — заигрывал настолько, насколько можно заигрывать с той, кто постоянно меняет тебе калоприемник. Приближался тот страшный день, когда мне придется бросить курить, поэтому мне разрешили выйти с этой замечательной медсестрой на чашечку кофе. Соответственно мое настроение слегка улучшилось. Я флиртовал и сыпал шутками в духе «мы все тут в реабилитационном центре, так что с нами по определению ничего не может случиться».
Когда мы вернулись в центр, медсестра мне сказала:
— Могу я попросить вас об одном одолжении?
— Для вас — все что угодно, — сказал
— Пожалуйста, прекратите свои попытки трахнуть эту знойную медсестру.
Она имела в виду себя. Господи боже мой!
— А я думал, что мы оба флиртуем самым безопасным способом: это когда ты знаешь, что ничего такого не будет, — промямлил я.
Я пробыл там еще четыре месяца и больше никогда с ней не флиртовал. Она также не флиртовала в ответ на отсутствие моего флирта — возможно, потому что много раз видела меня в собственном дерьме.
Я перебрался в свой блок, познакомился с терапевтами — Брюсом, Венди, кем-то еще, — но не хотел иметь с ними никаких дел. Все, что я хотел сделать, — это закурить. Или поговорить о курении. Или курить, говоря о курении.
Все люди для меня слились в одну огромную сигарету.
Я редко покидал свой блок. Калоприемник постоянно рвался. Я позвонил маме и попросил ее приехать и спасти меня. Она сказала, что если я отсюда уеду, то начну курить, а это будет ужасно, потому что мне предстоит операция. Я позвонил своему терапевту, умолял ее вытащить меня отсюда. Она ответила мне теми же словами, что и мама.
Я впал в ступор.
У меня началась паника. Калоприемник полон. Наркоты нет. Ничто не отделяло меня от меня. Я чувствовал себя маленьким ребенком, который в темноте боится монстров. Но, может, я сам стал монстром?
Я нашел эту лестницу. Медсестра? Ее нигде не было. Терапия? На хрен терапию. Я бился головой об эти стены с той же силой, с какой Джимми Коннорс бил справа от линии. Много топ-спинов. [21] Прямо с этой чертовой линии.
Лестничные проемы.
21
Топ-спин — в видах спорта, в которых играют ракетками, вид удара, при котором удар по мячу происходит снизу вверх, придавая сильное вращение в направлении удара. — Прим. ред.
Вот так каждый день я все ближе и ближе подходил к смерти.
Запас трезвости во мне кончился. Если я уйду, то никогда не смогу вернуться. И если бы я ушел, то ушел бы жестко. Мне пришлось бы очень сильно попотеть, потому что у меня очень высокая живучесть.
Моя история не похожа на историю Эми Уайнхаус, которая какое-то время держалась трезвой, а потом первая же выпивка ее убила. Но в том документальном фильме [22] она говорит фразу, которая верна и для меня. Когда она выиграла «Грэмми», то сказала другу: «Я не могу этим наслаждаться, если я не пьяна».
22
Речь о фильме 2015 года «Эми» режиссера Азифа Кападиа. — Прим. ред.
Идея быть знаменитым, идея быть богатым, идея быть самим собой — я не могу наслаждаться ни одной из этих идей, если я не буду под кайфом. И я не могу думать о любви в отрыве от желания кайфануть. У меня нет духовной связи, которая защищает меня от этих чувств. Вот почему я все время нахожусь в поиске.
В первый раз, когда я достиг дозы в 55 таблеток в день, как персонаж Бетси Маллум в мини-сериале «Ломка», я не понимал, что со мной происходит. Я не знал, что я зависим. Я стал одним из первых среди селебрити, кто публично отправился в рехаб. Да, в 1997 году я участвовал в телешоу номер один в Америке и в это же время отправился в реабилитационный центр, и эта новость попала на обложки всех журналов. Но я понятия не имел, что со мной происходит.
Я не хочу умирать. Я боюсь умереть.
Я даже не научился находить безопасные пути для получения наркотиков. Однажды один из моих соратников по работе познакомил меня с нечестным доктором. Я сказал ему, что у меня мигренозные головные боли — на самом деле у меня было, наверное, восемь врачей, которые лечили мою выдуманную мигрень, но я все равно сделал 45-минутную МРТ, чтобы получить у него «лекарства». Иногда, когда дела шли совсем плохо, я даже заходил к наркоторговцам домой. Когда мой наркодоктор умер, ему на смену пришла медсестра. У нее были все таблетки, но она жила в Долине, и всякий раз, когда я хотел получить таблетки, мне приходилось ехать к ней. Результат: я все время был в ужасе.
Она говорила:
— Войдите!
— Нет! — кричал я. — Нас арестуют! Просто возьми деньги, а я сваливаю!
Позже она стала просить, чтобы я сидел с ней и принимал кокаин. Я брал таблетки, дрожа от страха, немедленно заглатывал три штуки, мчался домой и уже там ловил полный кайф, стремясь окончательно избавиться от страха. А это означало, что у меня было еще больше шансов попасть под арест…
Гораздо позже, когда я жил в Сенчури-Сити, я несколько раз пытался найти предлог для того, чтобы спуститься со своего сорокового этажа и оплатить заказанный наркотик. В то время я был очень болен и слаб, мой желудок еще не оправился от операции, я жил один, потому что в это время свирепствовал ковид. В то время одна медсестра продавала мне наркотики, но они на меня уже не действовали. Я позвонил торговцу наркотиками и сказал, что купил бы у него еще и оксиконтин. Таким образом у меня бы появились дополнительные наркотики к тем, которые были мне официально прописаны, так что я смог бы кайфануть по-настоящему. На улице таблетки стоили около $ 75 за штуку, так что я давал парню по $ 3000 за раз — и так несколько раз в неделю.
Правда, ловили меня чаще, чем я проворачивал эти операции. Врач из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, который занимался моим лечением, устал от меня и сказал, что больше не будет мне помогать. Я не мог его винить — все были в ужасе оттого, что я принимаю таблетки фентанила и от них умираю. (Конечно, когда я попал в лечебный центр, то мой тест на фентанил сразу же дал положительный результат.)
Моя болезнь — это большая и ужасная вещь. Вам смешно? Но в мою жизнь наркозависимость принесла так много разрушений, что мне уже не до смеха. Зависимость — это испорченные отношения. Зависимость разрушает даже повседневную жизнь, процесс бытия самим собой. У меня есть друг, у которого нет денег, и он живет в квартире, которую ему оплачивают. Актером он так и не стал, у него диабет, он постоянно в долгах и при этом не работает. Так вот, я готов в любую секунду поменяться с ним местами. В самом деле, я готов отказаться от всех денег, всей славы, всего этого дерьма, чтобы жить в квартире с регулярной арендной платой. Я бы променял постоянное беспокойство о деньгах на то, чтобы избавиться от этой болезни, от наркозависимости.
Я не только болею этой болезнью, у меня она и протекает тяжело. На самом деле у меня все обстоит настолько плохо, что вы даже не сможете представить. Зависеть — значит все время стоять спиной к стене, ожидая нападения. Рано или поздно наркозависимость меня убьет. Роберт Дауни-младший, говоря о собственной наркозависимости, однажды сказал: «Я чувствую себя так, как как будто у меня во рту пистолет, мой палец лежит на спусковом крючке — и при этом мне нравится вкус металла». Как я его понимаю. Даже в хорошие дни, когда я трезв и смотрю вперед, это чувство всегда со мной. Пистолет по-прежнему там.