Друзья мои мальчишки
Шрифт:
— Хорошо! — сказал Илюша. — Вот и говорю: пусть он будет стоять тут! Ты скажи в горсовете, деда, всем скажи!
— Скажу! — кивнул дед Илья.
— Да кто, кто будет стоять тут? — крикнула Таиска. — Кого всем людям видно? Сами говорят меж собой, а мне хоть бы словечко. А я тоже хозяйка! Может, я буду несогласная!
Дед Илья наклонился к ней, погладил её косички, сказал:
— Тут, Таиска, мы думаем поставить памятник Ленину. Согласна?
— Да, да! — ответила она звонко и вскочила на ноги. — Я согласна, это у нас будет самое главное место в городе!
— Площадь Ильича, — сказал Илюша.
Дед Илья вынул из-за уха карандаш и поставил крестик на синем плане. А Илюша стал крутить на земле пяткой, а потом ковырять камнем и выковырял ямку.
И они пошли домой.
Но не сделали они и пяти шагов, как вдруг Таиска выдернула свою руку из Илюшиной руки.
— Сейчас, — сказала она и побежала обратно.
Зачем?
У деда Ильи была пометка на синем плане. У Илюши — отметина на самой площади. А у неё — ничего. Ну, совсем ничего.
Таиска сорвала тощенькую ромашку и положила её поперёк ямки, выбитой в чёрной заводской земле.
Глава 4. Гвоздь
Больше ребята не стали карабкаться по отвалу.
— В город ведёт дорога, — строго сказал дед Илья.
Каменистая дорога заросла бурьяном. Ходить по ней было дольше, но зато она приводила прямо туда, где из земли торчал осколок стены. Здесь Таиска устроила дом. Кровлей ему служила та самая лестница, которая никуда не вела. На её горячих от солнца ступенях Илюша разложил всякие железки, винты, дощечки, проволочки. Это был первый в Новом городе механический цех. Правда, станков и машин в цеху не было, но звона и стука хватало.
Под лестницей в доме у Таиски было тенисто. А в цеху стояла жара. Только кленок, росший в камнях, ронял прозрачную тень на макушку первого в городе мастера.
Мастер успел сделать много дел. Обстругал ножом дощечки, прорезал в них желобки — в Таискином доме будут висячие полки. Желобки — это чтоб верёвки не соскальзывали.
Верёвки он свил сам из луговой травы, зелёные, крепкие, не косичками, а жгутом. Не раскручиваются. Таиска не переставала удивляться: ведь вот какой самодел!
А сегодня мастер-самодел принёс мятую консервную банку, распрямил ей бока, пробил в донышке дырку и вставил гвоздь. Потом налил воды.
— Нажми, Таиска, на гвоздь снизу ладонью.
Таиска нажала, и в горячие пыльные руки полилась прохладная струя.
— Ой, рукомойник!
На зелёной верёвке Илюша подвесил его у самого входа:
— Умывайся сколько захочешь. А я ещё стол сделаю. Даже круглый могу! — и приволок днище от бочки.
— А ноги из чего будут? — спросила Таиска.
— Ног не будет. Я изобрёл висячий стол.
Над их головами, из лестницы, которая никуда не вела, торчали ржавые крюки, обрывки проволоки. Что хочешь можно подвесить. Илюша подвесил стол.
Таиска облокотилась, стол откачнулся и ушёл к Илюше. А от Илюши обратно к ней.
— Очень удобно! — похвалила Таиска. — На кораблях даже койки к потолку привешивают.
Она-то знает, у неё отец — моряк дальнего плавания.
Под вечер пришёл дед Илья.
— Хорошее жилище, — похвалил он. — Вот только одного не пойму: почему всё на верёвках? Ни единого гвоздя!
— Их всё равно некуда вбивать, — сказал Илюша.
— А мы сообразим, куда вбить. Верно, хозяйка?
— Конечно, — согласилась Таиска.
— И цех у тебя хорош, — похвалил дед Илья. — Только инструмента не хватает. Ладно, подарю тебе молоток. И клещи подарю.
На другой вечер дед принёс толстый чурбак — один конец заточен. Вкопал острым концом в землю посреди Таискиного дома.
— Вот вам ножка для стола. Давайте сюда днище.
Сняли днище с верёвок, положили сверху на толстую ножку. Дед приставил к серёдке большой гвоздь.
— Быть тебе, днище, крышкой! — сказал он. — Ну-ко, внучек, забей! — и подал Илюше молоток.
Илюша ударил, гвоздь выскочил — и в крапиву. Илюша поднял его, ударил второй раз, гвоздь взвизгнул дурным голосом и изогнулся, как червяк.
— Эх, мастер! Ну-ко, давай его сюда!
Дед Илья распрямил гвоздь и с двух ударов ловко вогнал его по самую шляпку. А вдогонку вбил ещё два гвоздя.
— Получай, хозяйка, стол. Он потому столом и называется, что стоит. А если качается, тогда его надо звать — капель! — И насмешливым глазом дед покосился на Илюшу.
Илюша стал красный, как редиска. Он терпеть не мог, когда над ним насмехаются.
Дед Илья осмотрел Илюшино хозяйство, выбрал деревянную плашку, нашарил в кармане гвозди:
— Пойдём, внук.
Все трое подошли к толстому пню. Дед приложил плашку к суковатому его боку, приставил длинный гвоздь.
— Первый удар — разведка… — сказал дед и стукнул по гвоздю, легонько, будто вслушивался: что ответит гвоздь, не взвизгнет, не скрежетнёт, не охнет ли? Но гвоздь, по-прежнему прямой, ответил твёрдо и ясно: «Так!» — и вошёл остриём в древесину. — А последний удар — победка! — уверенно сказал дед Илья и крепким ударом вогнал гвоздь по самую железную макушку.
— Ур-ра! — в два рта закричали Таиска и Илюша.
— Какое может быть «ура»? Обыкновенное дело: всяк гвоздок знай свой лазок, — сказал дед Илья. — Этому, семимиллиметровке, с третьего удара положено быть на месте. А мелочишке — с одного! — И меньшие гвоздята живо юркнули один за одним в твёрдую плашку. — Вот так. — Дед Илья из-под пушистых бровей глянул на Илюшу. — И никаких тебе поблажек, раз ты платовская порода. Понял?
Илюша молча кивнул головой.
— Мы поняли, — ответила Таиска и стала рядом с Илюшей.