Друзья встречаются
Шрифт:
Все группы должны были подойти к городу и штурмовать его одновременно. В ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое января, точнее - ровно в полночь, все отряды, начавшие движение в разные сроки и с разных пунктов, должны были быть под Шенкурском.
Двенадцатого января отдан был приказ по армии о начале наступления. Двенадцатого же января двинская колонна незаметно для противника оставила позиции и первой двинулась в далекий, трудный поход.
Глава восьмая. БОЕВЫЕ ПОДМОСТКИ
Почти одновременно с уходом к Шенкурску
Начали свою часть операции и партизаны. Не так давно партизаны Афанасьевской, Химанавской и Ново-Никольской волостей объединились и вместо трех маленьких отрядов образовали один большой. Назывался он - Первый Северодвинский партизанский отряд и насчитывал около двухсот человек.
Получив задание немедля включиться в шенкурскую операцию и начать действовать в тылах противника, партизаны стали на лыжи и внезапно появились в районе Шеговар, занятых сильным американским гарнизоном. Прежде всего партизаны перерезали телефонную связь его с Архангельском и Тулгасом. После этого они бесшумно сняли в деревне Дарвинской заставу противника и ночью бурей ворвались в Шеговары.
Освещенные окна изб, в которых стояли солдаты, были хорошими мишенями. В них полетели гранаты. Затрещали винтовки, зататакали пулеметы. Американцы после короткой схватки бросили Шеговары и бежали к Березнику.
Таким образом Шенкурск был отрезан с севера, и обходные колонны красных могли действовать спокойней, зная, что подкрепления шенкурскому гарнизону не будет.
Южная, вельская группа, состоявшая из отряда моряков и отряда пехоты при восьми легких и шести тяжелых орудиях, сосредоточилась на исходных позициях семнадцатого января.
В ночь на восемнадцатое января колонна выступила в поход. Выглядела она не совсем обычно. Красноармейцы шли в белых кальсонах и нижних рубахах, подбитых ватой и надетых на верхнее платье. Это делало отряд незаметным на снегу.
Ночной марш кончился у занятой противником деревни Лукьяновки. После короткой перестрелки противник отступил. Вельцы вошли в Лукьяновку. Следующий марш привел колонну к укрепленным позициям деревни Низкая Гора. Дружным натиском позиции были взяты, и враг отброшен на дорогу к Устьпаденьге. На подступах к ней белые и интервенты сосредоточили сильную артиллерию и огнем её сбили наступающих. К рассвету вельская колонна отступила к Низкой Горе.
Надо было передохнуть после непрерывных суточных маршей и стычек. Но впереди лежала Устьпаденьга. Взятие её в тот же день входило в жесткий график движения колонны, и поэтому в то же утро, девятнадцатого января, едва приведя себя в порядок, группа снова двинулась от Низкой Горы к Устьпаденьге. Артиллерия противника била не переставая. Группа рассредоточилась, чтобы не нести от огня большого урона, и залегла в редкие цепи. Подобравшись ползком поближе к белым, цепи встали и под сильным огнем пошли в атаку. Враг был смят. Вельцы ворвались в Устьпаденьгу.
Было сорок пять градусов мороза.
Красноармейцы кричали: «Есть Устьпаденьга, даешь Высокую Гору!»
В девять часов вечера на плечах отступающего противника вельская колонна подошла к укреплениям Высокой Горы. Они были сильнее устьпаденьгских. Противник приостановил свое отступление. Цени залегли в ста шагах друг от друга. В лоб Высокую Гору взять было невозможно: артиллерия застряла в снегах где-то позади. Отряд моряков пошел в обход с левого фланга. На правом фланге, призраками скользя в лесных потемках, обходили Высокую Гору бойцы лыжной команды. Пехотные цепи, ожидая конца фланговых маневров и подхода артиллерии, зарылись в снег и согревались перебранкой с белыми. В лесу потрескивали скованные морозом сосны. Наступала ночь. Подошедшая артиллерия ударила по укреплениям Высокой Горы.
В это именно время с далекой станции Няндома выступила в поход железнодорожная колонна. Осенью восемнадцатого года несколько орудий, посланных в помощь вельской группе со станции Коноша, прошли сто тридцать верст по тылам в течение месяца. Теперь бойцам железнодорожной колонны предстояло уже не в тылах, а в боевой обстановке пройти сто девяносто верст и протащить через леса десять орудий в течение восьми дней.
Задача была нелегкой, но в последние часы перед походом участники его мало думали о предстоящих трудностях, чему главным образом обязаны были драмкружку Митиного батальона. Кружок этот уже давно готовил к постановке «Лес» Островского, спектакль назначили как раз в день выступления.
Так как бойцы уже три дня отдыхали перед началом марша и последние часы только напрасно томились ожиданием, то комиссар колонны охотно разрешил этот спектакль. Вечером все наличные бойцы и всё население Няндомы собрались в старом пакгаузе, взятом вчера с боем у коменданта станции. Зрители нетерпеливо требовали начинать спектакль. Режиссер, он же помощник режиссера, гример и суфлер, он же и батальонный фельдшер, полез в сколоченную из двух ящиков суфлерскую будку и дал знак подымать занавес. Не участвовавший в первом действии Маенков (он играл Аркашку Счастливцева) взялся за веревки, приводящие занавес в действие, и четыре солдатских одеяла, сшитые заботливыми руками телеграфистки Наденьки, поползли в сторону.
Всё было в наилучшем порядке. Пулеметчик Федя Городков, игравший лакея Карпа, старчески покашливал на сцене перед дверью в сад помещицы Гурмыжской. Сад был, конечно, воображаемый, но что касается двери, то эта была самая настоящая дверь из толстых сосновых досок, обшарпанная непогодами и заклеенная в верхней своей части пожелтевшим воззванием. Воззвание, начинавшееся с обращения: «Товарищи солдаты», было столь четко отпечатано, что его мог прочесть каждый из зрителей первых десяти рядов. Ещё утром дверь эта мирно украшала вход в одну из станционных пристроек и только с наступлением сумерек была потихоньку снята с петель художественным руководителем труппы, действовавшим совместно с вездесущим Маенковым, водворена на сколоченные самими актерами подмостки и подперта двумя жердями.
Шаткость конструкции не позволяла открывать и закрывать дверь, и актеры в продолжение всех пяти действий проникали на сцену через оставленную сбоку лазейку.
Станционная телеграфистка Наденька, игравшая роль Аксюши, давно стояла за дверью, готовясь по первому знаку режиссера-суфлера нырнуть в лазейку, и в сотый раз повторяла про себя первую реплику: «Раиса Павловна, звали меня?»
По другую сторону станционной двери в старинном зале Гурмыжской, роскошно обставленном ящиками из-под махорки и табуретами, стоял сгорбясь древний Карп и в ожидании выхода Аксюши читал обращенное к солдатам воззвание.