Друзья Высоцкого
Шрифт:
Этот необычный уличный праздник, душевное веселье продолжались весь день и ночь с перерывом на обязательный гастрольный спектакль. И никто – только, может быть, старый друг Параджанова еще по Киеву, художник Давид Боровский – никто не знал, что в этом доме, разукрашенном под дворец, самому Сергею Иосифовичу принадлежал разве что крошечный закуток с койкой и столом. Следуя сказкам из «1001 ночи», он именно за ночь соорудил все это великолепие, и профессионалы, московские лицедеи, даже не догадались, что это была не более чем декорация.
На фантасмагорическом празднике у Параджанова тот день не было лишь самого желанного гостя – Владимира Высоцкого. В Тбилиси он прилетел только на следующий день, и прямо из аэропорта поехал к Сергею. Очевидцы вспоминают, что Высоцкий был
В заключительный день гастролей Таганка порадовала тбилисских театралов «Мастером и Маргаритой». Перед началом спектакля, когда в зал вошли два великих режиссера – Любимов и Параджанов, все зрители встали, приветствуя мастеров. А на прощание Параджанов преподнес любимым артистам коллаж, который сотворил за ночь до этого. Затем это параджановское произведение украсило фойе театра в Москве…
В следующем году Параджанов дал пространное интервью газете «Монд». Он был откровенен: «Чтобы выдвинуть против меня обвинение, я был назван преступником, вором, антисоветчиком. У меня на теле даже искали золото. Затем приписали гомосексуализм и судили за это «преступление». Я якобы изнасиловал члена партии и совратил сорокалетнюю даму с помощью порноручки. Чтоб приписать мне преступление, были мобилизованы шесть прокуроров. «Да, вам мало года, – говорили они. – Вы получите пять лет. Этого вполне достаточно, чтобы вас уничтожить»…» Теперь я свободен, но не чувствую себя в безопасности. Я живу в вечном страхе – боюсь выходить из дома, боюсь, что меня обкрадут, сожгут картины из лагеря. Здесь все должны иметь прописку и работу. Но мне не дают работу… Меня в любое время могут арестовать, так как я нигде не работаю.. Я не имею права существовать, я вне закона… В тюрьме жизнь моя имела какой-то смысл, это была реальность, которую надо было преодолевать. Моя нынешняя жизнь бессмысленна. Я не боюсь смерти, но эта жизнь хуже смерти…
Сегодня у меня нет выбора. Отдых мне невыносим. Я не могу жить, не работая. Мне запрещено любое творчество. Я должен скорее уехать отсюда… Я знаю о тех трудностях, которые меня ожидают. Вряд ли я сразу найду вдохновение на Западе. Я не хотел бы создать впечатление у французов, что сразу смогу создать шедевры. Мои корни здесь, но у меня нет выбора. Я должен уехать…»
Он сознательно провоцировал скандал, надеясь привлечь к себе внимание тех, от кого зависела его судьба. Но официальные лица сделали вид, что не заметили интервью. Блеф Параджанову не удался. Как все гении, он был человеком дерзким. Власть таких самостоятельно мыслящих, самостоятельно чувствующих, самостоятельно выступающих, мягко говоря, не жаловала.
«Десятилетиями чиновники от искусства решали судьбы художников, были консультантами при «убийстве» фильмов и режиссеров, вершителями судеб, – обвинял Сергей Параджанов. – Я сейчас сравниваю заключения о закрытии фильмов и вижу – одна рука, одна копирка… Могли безнаказанно убить! Кто же кого победил?.. Я сейчас бы сделал фильм о суде над ними, организовал бы Страшный суд… У меня все украли, осталась пустота…»
Для коллажа на смерть Владимира Высоцкого Параджанов сломал гитару и расклеил ее обломки на переднем плане. А лицо Владимира с закрытыми глазами расположил на всем известном пушкинском портрете работы Кипренского (он был взят за основу, как фон). Однако внимание зрителя радикально перефокусировалось в правый угол работы, где господствовало изображение ее величества Музы собственной персоной. И Высоцкий,
Параджанов рассказывал о Высоцком: «Володя был человек очень тонкий и избегал при мне петь. Он знал, что я его очень ценю, но мне не нравятся его песни… Правда, был один случай… Суренчику удалили гланды. Очень неудачно. Все врачебные средства исчерпаны, медицина развела руками, говорит, если молодой организм справится, то, возможно, и выживет – нужны положительные эмоции… Он в Киеве – я в это время в Москве. Кризисная ночь – даже доехать не успеваю. Володя с Мариной как раз были у меня. «Чего, – спрашиваю по телефону, – ты очень-очень хочешь? Володя с Мариной, – говорю, – шлют тебе привет…» – «Пусть Володя мне споет». Володя тут же съездил за гитарой и всю ночь до утра пел ему по телефону. Суренчик… до сих пор жив.
Вы знаете его как крикуна и горлопана, а он был совсем другим человеком, очень глубоким человеком был, он умел гениально молчать. Молчал он гениально… И умер гениально – вовремя. Это надо уметь – уйти вовремя…»
Уголовные дела Параджанова – образец тщательно отработанной технологии удушения Системой неуправляемых и незаурядных личностей. «Посадить его вообще не составляло труда, – вспоминал ассистент студии «Грузия-фильм» Александр Атанесян, помощник Параджанова. – Например, связь с иностранцами. У Сережи всегда хоть один несоветский человек в день, но уж обязательно бывал. Торговал антиквариатом? Да, и это он мог… Мог что-то купить, продать, заработать несколько тысяч – ненормальные деньги по тем временам, купить на них антикварный мебельный гарнитур и тут же подарить его человеку, который прислал ему однажды в тюрьму торт…»
Что касается иностранцев, то они навещали Параджанова регулярно. Он посмеивался над обстоятельствами: «Я – никто. Живу в Тбилиси, в доме моих престарелых родителей, и когда идет дождь, сплю с зонтиком и счастлив, поскольку это похоже на фильмы Тарковского. У меня гостил Ален Гинзберг, известный американский поэт, и он также спал под зонтиком. Я дружил с писателем Джоном Апдайком. У меня гостила замечательная французская писательница Франсуаза Саган, но в тот день не было дождя…»
Однако обвинять лауреата международных кинофестивалей в порочных связях с иностранцами местным правоохранителям, слава богу, показалось абсурдным. Куда большую перспективу, по их мнению, имело бы дело о мздоимстве. Хотя подарки, подношения на Кавказе обычай столь же обязательный, как тост за здоровье родителей.
Наиболее подходящей фигурой «разработчикам дела» показался племянник Параджанова Гарик Хачатуров, студент Тбилисского театрального института. Был сигнал, что поступил он в вуз не по закону. Копнули поглубже, отряхнули от архивной пыли бравое сочинение абитуриента о Павке Корчагине. Привлеченные специалисты-филологи обнаружили в этой работе, оцененной экзаменаторами на четверку, 63 грамматические ошибки. В ходе задушевной беседы со следователем МВД сам парень признал, что дядя действительно помогал ему с поступлением и вроде бы кому-то из влиятельных людей дарил уникальное кольцо с бриллиантом. Когда Сергея Иосифовича познакомили с протоколом допроса племянника, плутоватый следователь Алик Дзамашвили намекнул, что дело можно бы и похерить. Цена вопроса – десять тысяч рублей – разве для вас это деньги?..
Безработному режиссеру было стыдно признаваться в своей нищете, но пришлось. «У меня нет таких денег». – «Поймите, Сергей Иосифович, – сменил тактику следователь, – у меня больные дети, с женой неприятности. Помогите мне – я помогу вам».
«Обвиняемый 11 февраля 1982 года в г. Тбилиси около сада имени Коммунаров приблизительно в 17 часов в виде взятки передал 500 (пятьсот) рублей старшему инспектору Управления по борьбе с хищениями и спекуляцией МВД ГССР Александру Юрьевичу Дзамашвили с целью пресечь ожидаемую неприятность…» (из обвинительного заключения).