Дрянь (сборник)
Шрифт:
Я молчал. Остаток ночи после ухода Черкизова я больше не ложился, проведя его наедине с кофе и своими мыслями. Кофе было чашек пять или шесть, чего не скажешь о мыслях. Мыслей, как я ни пытался их умножить, было всего две: очень мало шансов на то, что с помощью моих умствований, основанных на приватных сведениях от весьма сомнительного близнеца покойника, удастся убедить упертого на своем Валиулина, и совсем никаких шансов сдвинуть с места железобетонную Степаниду.
— Не скромничай, не скромничай, — нетерпеливо подбадривал меня Дыскин. Колись,
И я вдруг вспомнил. Как это он сказал тогда? Тот, кто наводит, если у него есть хоть капля мозгов, дома ворованного держать не станет. Мне немного было известно про человека по фамилии Шкут, но считать его полным болваном оснований нет никаких. Все эти дурацкие дубленки, брошки, видеомагнитофоны в количестве… И наконец, список. Список уж ни в какие ворота не лезет! Список — это, знаете ли, из дурного водевиля.
— Шкут не наводчик, — сказал я.
— Что?! — Дыскин выпрямился на стуле и вылупил на меня глаза.
— Не ори. — Я оглянулся на дверь, и он тоже автоматически посмотрел туда же. — Нам его подставляют.
— Кто? — спросил он на три тона ниже, и я увидел, как загорелись его маленькие глазки.
Мне стало окончательно ясно, что если я где и найду понимание, так это здесь. Я рассказал ему все. Все, кроме вкладышей к сберегательным книжкам. Вкладыши были моей наполеоновской гвардией.
Дыскин слушал молча, не перебивая. И я в конце даже засомневался, уловил ли он ход моих рассуждений. Когда я умолк, он пожевал губами и произнес непонятно, глядя куда-то сквозь меня:
— Тише, мыши, кот на крыше…
Я решил не реагировать, а еще немного подождать, не скажет ли он чего-нибудь более определенного. И он сказал:
— Если мы не можем пока найти убийцу Черкизова, давай поищем убийцу кота.
— Какого кота? — не понял я.
— Рыжего такого котика. Который жил у Байдакова.
— А при чем здесь кот?
Дыскин покачал головой, глядя на меня с сожалением.
— Байдаков был в завязке целый месяц и развязывать не собирался, так? А если ты прав и его планомерно подставляли под мокрое, то надо было заставить его развязать. И не просто развязать — а надраться как зюзя, до беспамятства. Тот, кто все это придумал, должен был хорошо знать Байдакова. Он рассчитал, что, если удавить любимого Витькиного кота, тот наверняка слетит с катушек. И еще он должен был знать, что, когда Витька пьет по-черному, он на утро ни черта не помнит. Так что первым грохнули котика — с него и надо начать.
Ай да Валечка, ай да сукин сын! Все он уловил и даже, кажется, больше того!
Дыскин решительно поднялся и ткнул пальцем в телефонный аппарат:
— Звони своему другу Панькину, проси у него пару лопаток, — почесал в затылке и прибавил: — Много чего у меня в жизни бывало, но эксгумация кота первый раз.
Рыжий был завернут в наволочку. На наволочку налипли комья сырой глины. Дыскин отложил лопату, присел на корточки и принялся разгребать их руками. Вокруг стояли несколько мальчишек, которые показали нам могилу кота, и Панькин, не только лопатами нас снабдивший, но и пожелавший присутствовать при процедуре.
Наконец тело было извлечено, и Дыскин довольно бесцеремонно вытряс его из импровизированного савана. Рыжий умер в борьбе — оскалив зубы и выпустив когти. Вероятно, чтобы поймать, его накрыли рыболовной сетью, в которой он основательно запутался. А потом, уже поверх сети, накинули на шею удавку из толстого двойного провода с хлорвиниловым покрытием, задушив животное с редкостной жестокостью.
— Вот живодеры, — пробормотал Панькин. Дыскин задумчиво потрогал пальцем длинный конец провода, потеребил зачем-то краешек сети и поднял глаза на мальчишек.
— Кто из вас его первый увидел?
— Я, вроде… — Один из мальчишек, толстый, веснушчатый, сглотнул и переступил с ноги на ногу. На кота он старался не смотреть.
— Где он висел? — продолжал расспрашивать Дыскин.
— Там… — парень махнул в сторону выхода из двора. — На дереве, прямо над дорожкой.
— Во сколько это было?
— Ну… часов в десять. За хлебом меня послали.
— Значит, в воскресенье в десять утра? — уточнил я.
— Угу, — подтвердил мальчишка и снова переступил ногами. Похоже, больше всего на свете он хотел поскорее отсюда удрать.
Судя по всему, Дыскин был прав. Кота не просто убили. Его еще и повесили на ветку в самом людном месте, где он был бы обязательно обнаружен. Причем повесили достаточно высоко, чтобы первый же доброхот не сумел снять его с легкостью. Снял Рыжего сам Байдаков. Похоронил и отправился справлять поминки по нему к гастроному — все, как оно и было кем-то задумано.
Дыскин встал, отряхнул землю с колен и ладоней, сказал парням:
— Сгоняйте, ребята, к молочной, принесите картонную коробку. Покрепче.
Мальчишек сдуло ветром. А я спросил удивленно:
— Ты чего хочешь?
— Пока возьмем его с собой. — Дыскин бросил быстрый косой взгляд на Панькина и коротко отрезал: — Пригодится.
Через полчаса мы стояли на последнем этаже мрачного пятиэтажного дома из бурого кирпича — их тоже строили после войны пленные немцы. Перед нами была высокая дверь, обитая дерматином, из-под которого там и сям лезла серая от времени вата. В левой руке Дыскин держал под мышкой картонную коробку, правой нажимал на звонок. Дверь не открывалась. Тогда он, оставив церемонии, принялся колотить в нее ногой.
— Да слышу, слышу, — донесся до нас далекий недовольный голос. Замок цокнул, и перед нами возникла удивительно неприятная на вид личность. Маленький, меньше Дыскина, тщедушный человечек, над узкими плечами которого на тонкой шее держалась голова ископаемого ящера. Сплошная челюсть, а плоский нос, крошечные глазки и мохнатые ушки — все в придачу к ней.
Увидев Дыскина, ящер коротко моргнул и попытался захлопнуть перед нами дверь, но не на того напал. Валя уже шагнул вперед, за порог, напирая сразу грудью и коробкой. Я держался вплотную за ним.